Отступление второе. Путь от Петрограда до Сочи в 1915 г.
Итак, Костя (Константин Александрович Де-Симон. – С.Д.) остался один в петербургской квартире, впрочем, ему уже было 17 лет, а у Аллы Константиновны дети рано привыкали к самостоятельности. Ирина Константиновна вспоминает: «Средств не было, понемногу они с сыном дворника вытаскивали из дома мелкие предметы обихода и продавали. Так он существовал до конца учебного года. Окончив, тоже решил ехать на Кавказ. Продали ковёр – поехал» [1] в Сочи, поближе к своим родным братьям и сестрам.
Поинтересуемся, как можно было добраться от Петрограда до Сочи и сколько надо было выручить денег за ковёр, чтобы хватило на эту поездку?
Из Петрограда железной дорогой до Сочи можно было добраться через Москву преодолев затем часть пути по маршруту: 1) Москва – Рязань – Воронеж — Ростов или 2) Москва – Курск – Харьков — Ростов. В Ростове снова пересадка и далее ходил поезд до Новороссийска, с вагонами II и III классов. До Сочи следовало выбирать путь либо по морю, либо посуху вдоль Черноморского побережья.
К слову сказать, кроме поездов с пересадками Г.Г. Москвич в практическом путеводителе «Кавказ» (1915г.) пишет, что «между крупными центрами и районами России и Кавказом устроены в летнее время, для удобства путешествующей и лечащейся публики, беспересадочные поезда, обставленные обычно лучшими современными железнодорожными средствами» [2]. Например, в нашем случае: 1) Петроград – Москва – Курск – Новороссийск или 2) Петроград – Москва – Курск – Ростов – Армавир — Туапсе. Эти поезда были оборудованы вагонами I – II – III классов.
Был возможен и другой путь до Сочи, как по железной дороге, так и водой по Волге: Москва — Рыбинск (далее водой) – Нижний Новгород – Царицын, оттуда по железные дороги в любое место Кавказа, но добираться до Сочи этим путём, скажем прямо, экзотика.
Говоря о стоимости поездки у Москвича узнаём: «Мы даём здесь нормальную цену железнодорожных билетов всех 3 классов от столицы…до…Новороссийска, как ключа Черноморского побережья. I класс – 37 р.; II – 22 р. 20 к.; III – 14 р. 80 к…» и далее, «при поездке «Черноморским экспрессом» продаются также билеты до любого пункта Черноморского побережья (от Новороссийска пароходом) с соответствующей надбавкой платы».
Вряд ли Константин выехал из Петербурга «Черноморским экспрессом», так как в нём не было 3 класса, состоял поезд из вагонов 1 и 2 классов и вагон-ресторана. Хотя было бы заманчиво на нём прокатиться. «Весь состав экспресса, — пишет Москвич: великолепно оборудованный, освещаемый электричеством и предоставляющий пассажирам много комфорта, принадлежит Обществу Владикавказской железной дороги». «Круглый год ходит этот специальный состав…для публики, едущей исключительно на курорты Черноморского побережья. Пробег по 1 разу в неделю в каждую сторону. С 1915 г. предполагается увеличить число экспрессов до 2 раз в неделю. Черноморский экспресс своим существованием обязан инициативе В.Н. Печковского» [3]. Впрочем, этот вариант заинтересовал нас только из любопытства.
Вернёмся к некоторым дополнительным нюансам стоимости поездки, воспользовавшись сведениями Москвича. «К указанным нами основным ценам билетов во всех пересадочных поездах прибавляется приплаты: 1) обязательная за плацкарты – на круг, приблизительно, по 1 р. 50 к. в сутки для I и II кл. и 75 к. для III кл; 2) за скорость – в скорых поездах, около 1 р. 50 к. – 3 р. для разных классов за участок каждой дороги. Кроме того, с конца ноября 1914 г. на время войны введен военный налог на железнодорожные билеты и приплаты за скорость (плацкарты освобождены) для I и II кл. – 30% прибавка к стоимости билета и 20% — для III кл.» [4].
Итак, для того, чтобы добраться до Новороссийска из Петрограда на поезде в III классе необходимо было иметь по крайней мере 15-16 рублей. Много это или мало? За эти деньги в 1915 г. на Черноморском побережье можно было снять комнату на месяц или потратить их на еду в течение этого же срока, но их явно не хватало, чтобы добраться до Сочи, ведь предстояло ещё преодолеть неблизкий путь до конечного пункта вдоль побережья, да в дороге надо было чем-то питаться, для этого тоже требовались деньги, а Константин не имел возможности их зарабатывать, а располагал только деньгами, которые оставляла ему мать, и к моменту поездки на Кавказ, вероятно, полностью их истратил, поэтому и появилась эта история с продажей ковра, по-видимому, рублей за 20-25.
Не исключено, что Константин читал путеводитель Москвича, думая о том, каким путём ему добираться до Новороссийска, а затем до Сочи, тем более, что это увлекательное и очень познавательное чтение.
«От Новороссийская по всему побережью до Сочи и далее до Сухума проходит Анненковское «голодное шоссе», – пишется в путеводителе, – протяжением свыше 500 верст, постройка которого начата в 1-й «самарский» голодный год. Между Новороссийском и Туапсе и далее до Сухума существует сообщение на почтовых лошадях и частью на автомобилях. От Новороссийска до Геленджика по берегу моря идут, так называемые, культурные участки, принадлежащие частным владельцам. Эти участки, разные по количеству земли (от 3 до 10 десятин), плантажированы и засажены виноградом, ибо иная высшая культура, вследствие норд-оста, в этих местах невозможна. Возделанные, засаженные, огороженные участки производят живое, хорошее впечатление, тем более, что каждом находятся жилые постройки» [5].
А далее ещё интереснее: «За последние годы всё больше и больше развиваются велосипедные прогулки по Черноморскому побережью. Часто можно наблюдать теперь целые кавалькады циклистов, проезжающих подчас от Новороссийска до самого Сухума. Но чаще всего едут по шоссе верст 100-150, выбирая наиболее красивые места, а остальное едут на пароходе» [6]. Какому молодому человеку в 1915 году не хотелось бы прокатиться на велосипеде, совершив подобного рода поездку?
Костю Де-Симона, любопытного молодого человека, не могли не увлечь чрезвычайно полезные советы туристам. Мы тоже прочтём их с удовольствием, тем более, не все имеют под рукой путеводитель «Кавказ» за 1915 год.
Москвич пишет: «Вообще говоря, шоссе – великолепное место и для дальних пешеходных прогулок, но у публики существует некоторые опасения. Страшатся не только расстояний, страшатся неизвестной местности, не населённости, боятся больших подъёмов, жары и грабителей. Но сбиться с пути совершенно невозможно: шоссе идёт по берегу моря, побочных и пересекающих шоссе нет, за единичными исключениями. Селения попадаются через каждые 15-20 верст, что вполне удобно хотя бы для подкрепления или на случай непогоды и для отдыха. На почтовых станциях ночевать затруднительно, так как ночью могут явится приезжающие на перекладных. Следует устраиваться на ночлег в частных имениях и дачах, где обычно туристы-пешеходы и велосипедисты встречают радушный приём. Назовём некоторые из них: в 30 верстах на юго-восток от Туапсе – дача профессора Овсянникова, в 28 верстах отсюда в с. Лазаревка у священника отца Ивана Румянцева; в 17 верстах от Лазаревки – на даче А.М. Каратаева; на 42 версте отсюда и не доезжая 22 верст до Сочи на даче известного профессора хирурга Е.В. Павлова… [7].
От Новороссийска по шоссе до Туапсе — 180, а от него до Сочи 135 верст. Всех станций 8, со следующими перегонами: Туапсе-Наше – 24 в., Наше-Елизаветинское – 17 в… Елизаветинское-Лазаревская – 17в., и далее до Чухука –15 в., до Головинского –16 в., до Варданэ –14 в., до Дагомыса – 18 в., и до Сочи –14 в.
В Сочи имеются фаэтоны, омнибусы и линейки, которые по особому соглашению отпускаются на все станции и дачи, имеются и автомобили по 50 к. с версты» [8].
Григорий Москвич о Сочи пишет в 1915 году без пиетета: «Сочи, будучи по преимуществу купальным курортом, не проявляет никакой заботливости о пляже и даже не имеет купален. Пляж изрядно загрязнен. Купальный сезон с мая по октябрь. В сезон установлен специальный сбор с приезжающих с 1 апреля по 1 ноября: 3 руб. с 1 лица и 5 р. с семьи», «…в общем, город, из-за малого бюджета, мало заботится о санитарии и интересах приезжающих» [9].
Самым простым и быстрым путём, а именно им стремился воспользоваться Константин Де-Симон, было сеть в Новороссийске на пароходик до Батума, заплатив за пребывание на верхней палубе и, скоротав ночь, к утру оказаться у берегов желанного Сочи, где с помощью баркаса, в отсутствие причала, перебраться на берег. Этот своеобразный способ доставки пассажиров и багажа до конечного пункта запечатлён на снимке И.А. Кореневича, тоже родственника Де-Симонов.
Разгрузка парохода у берега Сочи
Голенко А. К. (Де-Симон). Продолжение
Что стало с сыном Аллы Константиновны после того, как он прибыл в Сочи, будет рассказано несколько позже, а теперь снова вернёмся к его матери. Что произошло с Аллой Константиновной, сестрой милосердия, фельдшерицей и акушеркой с началом гражданской войны мы можем только предполагать. Старший сын её подполковник Лев Де-Симон воевал в Добровольческой армии Юга России. Все её новые знакомые, друзья, подруги были фронтовиками: офицерами, врачами и сёстрами милосердия, с которыми её связывали долгие и напряжённые три года войны и убеждения, которые она привыкла разделять. Многим известно, что значит фронтовое братство. Никто из родственников не рассказывал, на чьей стороне Алла Константиновна участвовала в гражданской войне. Об этом периоде её жизни все умалчивали.
Предложение из статьи «Семья Де-Симон»: «всю первую мировую, а затем и гражданскую войну она прослужила сестрой милосердия в полевых госпиталях и санитарном поезде» [10], можно прочитать: служила с офицерами в Первую мировую и осталась служить с ними в гражданскую; а можно пофантазировать, что она всей душой приняла Советскую власть, как её приёмные дочери и брат Георгий, и в гражданскую оказывала помощь красноармейцам в госпиталях и санитарных поездах Красной армии. Правда в последнем случае, в советское время об этом никто не стал бы умалчивать, возможно, и наградили бы за это.
В тоже время, помните увлечение Аллы Константиновны казачьим офицером? Это чувство переросло во время войны в настоящую любовь, от которой родилась дочь. Так что, некогда было Алле Константиновне участвовать в жестокой гражданской войне, а надо было растить ребёнка. Л.И. Кореневич пишет: «13-тым ребёнком у Аллы Константиновны была дочь Ольга Ивановна 1917 года рождения, которая умерла 5-ти лет в 1922 году, когда Алле Константиновне было 52 лет, «дитя любви», так как она второй раз замуж, по-моему не выходила и до смерти была Десимон» [11]. По другим сведеньям эту девочку звали Ольга Герасимовна, а возможно, Ольга Ивановна Герасимова?
Об этом последнем ребёнке Аллы Константиновны остались смутные воспоминания. Отвлечённо говоря, память о взрослом человеке, как правило, остаётся благодаря его образу мыслей и делам, и чем они значительнее, тем значительнее воспоминания о человеке, у окружающих его людей. А кто запомнит ребёнка 5 лет, который является в этом возрасте только лишь продолжением матери? В тоже время для Аллы, в её возрасте, потерять свою малолетнюю дочь – это было потеря частицы себя. Можете представить её горе.
Известно, что Алла Константиновна после, а, возможно, и вовремя гражданской войны, оказалась на Черноморском побережье, но не в Сочи, где её знали до революции как «своенравную барыню» [12]. С жизнью барыни было покончено, раз и навсегда. Годы войны и смутного времени изменили эту женщину превратив её в труженицу, акушерку, увлечённую своим делом. Она обосновалась поближе к своим детям, и жила в Гаграх вместе со своей старшей дочерью. «В то время Нина Александровна и ее приемные дочери Муся с сестрой Шурой жили у Аллы Константиновны», – вспоминает Екатерина Ивановна [13]. У Нины «был муж Вася, художник, который потерялся в гражданскую войну», – пишет в письме Л.И. Кореневич [14].
Кроме того, как сообщил Дмитрий Игоревич Десимон, со слов его бабушки Екатерины Ивановны, в годы «сплошной коллективизации и раскулачивания» Алла Константина приютила у себя в Старых Гаграх, скрывающихся от несправедливых репрессий, своего зятя Ивана Константиновича Де-Симона, его жену Елену (свою дочь) и 3-х летнего внука Лёву.
Алла Константиновна спасала своих детей от преследований Советской власти, пользуясь тем, что, проживая недалеко от Сочинского района, находилась в тоже время в другом административном Советском образовании – Абхазии, где существовали уже другие порядки и легче было затеряться.
Через год Алла Константиновна помогла перебраться из бывшего Верхнего хутора Де-Симон в Грузию и своему сыну Константину с его женой Ириной Васильевной (Рудаковой) и малолетними детьми Ириной и Юрием.
После ареста Виктора Андреевича и его сына Леонида покинули родную землю, перебрались в Гагры и дочь Аллы Константиновны – Евгения с мужем Вадимом Викторовичем Де-Симоном и внучками 6-летней Мариной и 4-летней Ольгой. Как пишет Л.И. Кореневич: они «жили на Верхнем хуторе, но построили себе отдельную избушку легкого типа, после 1930 года переехала Женя с Маринкой в Гагры … после Гагры они много лет жили в Агдаме, где Дима и умер 7 мая 1963 года» [15].
Можно сказать, в Старых Гаграх у Десимонов, «Александровичей», существовал спасительный «перевалочный пункт» или канал «отхода», без которого, в тот момент, им трудно было обойтись, избегая репрессий Советской власти. Мать не только помогала своим детям и внукам, но и старалась устроить их как можно лучше. Позже, как сообщает Дмитрий Игоревич Десимон, в голодное время в 1932 г. Алла Константиновна отправила внучку Екатерину на 2,5 года к Конокотиным (к своей падчерице Анне, см. выше. – С.Д.) в Москву.
Широкие родственные связи, помощь друг другу, помогали Десимонам выживать. Только, со слов Ирины Константиновны: «Братья отца, как только навалилась «лихая година» Александр и Андрей устранились…» [16]. Андрей Александрович был женат на своей кузине Антонине Викторовне Де-Симон, спасая её и 6 летнего сына Александра из Сочи перебрался в Гагры, впрочем, и здесь его «достало» ОГПУ. Другой брат, Александр Александрович Де-Симон, как известно из его письма в 1920 году уехал из Сочи и перебрался в Москву [16].
Мне рассказывали, в Абхазии Алла Константиновна пользовалась абсолютным авторитетом и уважением среди местного населения. А что значит для горца и его домочадцев «докторша», принявшая, у его рожающей жены, ребёнка? Это не просто уважаемый человек, это, можно сказать, родственник, «приёмная мать». Таких благодарных «родственников» у Аллы Константиновны было половина города. И местному населению, и начальству, и их женам, которых нуждались в её помощи, было всё равно, кем она была до революции, кого она лечила в гражданскую войну, и что она думает о Советской власти…
1933г. Гагра. Приморский парк с видом на ресторан Гагрипш. Слева направо: Муся (приёмная дочь Нины Александровны Десимон), Алла Константиновна Десимон, её дочери Татьяна и Кира, сын Киры Вилен (Володя) и его отец Яков Виленкин.
Алла Константиновна, пережив многих из своего поколения тихо умерла последний раз вздохнув и выдохнув черноморский воздух в 1947 году (по другим воспоминаниям в 1937 г.).
Чернягина Елизавета Матвеевна (1873-1943),
жена Константина Андреевича Де-Симона. Кто не работает, тот не ест.
Елизавета Матвеевна Де-Симон (Чернягина)
Елизавета Матвеевна родилась в семье эстонских колонистов лютеранского вероисповедания. Два её брата, Юлиус и Рудольф, жили в селе эстонских поселенцев Сальме, вероятно, и она сама была оттуда. Вообще, данные о ней очень скудные.
Любовь Ивановна Кореневич пишет в письме: «Константин Андреевич Де-Симон женат был на Елизавете, эстонке из того же эстонского посёлка, откуда и дочери незаконнорожденные Александра Андреевича. Тетя Лиза всегда очень ревновала дядю Костю ко всем женщинам, так как сама была некрасива и неженственна, но хозяйка и работница по дому была замечательной, всегда и везде был порядок и чистота…» [17].
Насчёт красоты, дорогая Любовь Ивановна, можно поспорить. Красота – понятие относительное, ведь нашёл же в ней что-то Константин Андреевич? – и прожил они, не расставаясь, долгую жизнь, заботясь друг о друге.
У сына младшего брата моего деда Владимира Александровича Десимона сохранилась старая фотография конца позапрошлого века, на которой запечатлена Елизавета Матвеевна с дочерью Аллой на коленях.
Снимок сделан на веранде дома Верхнего хутора. Константин Андреевич усадил свою жену Елизавету на стул, а сам стал сзади, его жена была в это время беременна сыном Иваном. Рядом с ней – хозяин хутора Виктор Андреевич, с сыном Леонидом на коленях, а сзади него стоит его жена Надежда.
В семье Елизаветы Матвеевны было четверо детей: дочери Алла, Нина и Лидия, а также сын Иван, крещёный Иоанном, а все звали его – «Ваник». Братья Виктор и Константин дружили семьями и часто собирались у Виктора и Надежды, особенно, когда была жива их мать Нина Ивановна, да и после её смерти излюбленным местом сбора Де-Симонов оставался Верхний хутор.
Осень 1897 год. Верхний хутор Де-Симон. Описание в тексте.
Ирина Константиновна Десимон вспоминает: «О Константине Андреевиче почти ничего не могу рассказать. Он, как и Виктор Андреевич, женившись, все «бразды правления» хозяйством передал в руки своей супруге Елизавете (по схеме она Елизавета Матвеевна Чернягина – фамилия русская), но я от старших слышала, что она дочь эстонского колониста, да и говорить по-русски она до самой смерти правильно не научилась и знаю, что её младший брат жил в с. Сальме и звали его Юлиус. Елизавета Матвеевна была хозяйственна и даже скуповата, Константин Андреевич был безмолвным, так, что «духом гостеприимства» на Нижнем хуторе и не пахло. В подтверждении своих слов приведу рассказ моего отца. Рассказывал он это без всякой обиды, как курьёзный случай характерный для Елизаветы Матвеевны» [18].
Нижний хутор. Дом Константина Андреевича и Елизаветы Матвеевны Де-Симон. У крыльца на лавочке сидит хозяин.
Отступление третье. Продолжение пути. «Кто не работает – тот не ест».
Высадившись на сочинский берег Константин отправился к своему старшему брату Александру и сестре Наталье, жившим в городе. Затем, как продолжает рассказывать И.К. Десимон: «В Сочи долго не задержался, пришёл с нижнего хутора двоюродный брат Иван, стал звать к себе. Там Елизавета Матвеевна послала их полоть кукурузу. Поначалу, вроде, всё было нормально, приходили с поля, обедали. В один из очень жарких дней после полудня, брат Иван предложил: - "Ну её к черту, поехали купаться на Мацесту"».
Мальчишкам по 16 лет, конечно, поехали, задержались, задание не выполнили. За обедом или ужином, уж не знаю, но Елизавета Матвеевна перед членами своей семьи поставила тарелки, а отцу сказала: «Уж, кто не работает — тот не есть».
Он встал изо стола и пошёл, но на Верхний хутор не посмел, знал, что там и без него полно. Ушёл в армянскую общину наниматься в работники (в ту самую, которой Александр Андреевич отдал свои земли в аренду, они бежали из Турции из Карса во время резни 1911 года). Старшина общины «большой Арут», узнав чей он сын, сказал, что взять его в работники не может: «У меня два сына – будешь третьим — живи». Стал жить и работать с сыновьями» [19].
