Сын об отце. (Из цикла: дед – Леонид Викторович Десимон).

Передо мной лежат пожелтевшие от времени листки 50-х годов, уже прошлого века. Это черновик автобиографии отца, написанный им, будучи старшим лейтенантом Советской армии перед отправкой для службы в Германию. А черновик отец сохранил, чтобы потом, когда снова придётся её писать, не путаться в фактах.

Кадровики следили за этим строго и цеплялись к каждому слову, особенно, когда видели несоответствия автобиографий, написанных в разное время. Так рукой строевика части карандашом проставлены уточняющие вопросы: «Где? В каком городе? Был принят тем-то и там-то?»; и добавлено: «Сам не судим и родственники никто не судимы. Имею юбилейную медаль «30 лет Советской Армии». Словно сам факт получения медали является печатью власти о благонадёжности гражданина. Между тем всем известно, что власть никогда не останавливали никакие награды, когда надо было расправится с неугодным.

В то время «чистой» биографии придавалось особое значение. И виртуозы кадровики, а также «люди, отвечающие за безопасность государства», как правило, неплохие психологи, могли при желании из одной биографии состряпать уголовное дело, как говорили в то время: «был бы человек, а статья найдётся», и находили, и привлекали.

Ещё жива была в народном сознании поговорка: «от сумы и от тюрьмы не зарекайся».

Автобиография А.Л. Десимона.

Социалистическая бдительность всегда позволяла расширительно трактовать статьи уголовного кодекса, это даже приветствовалось. Почти над каждым висел дамоклов меч виновности, а страх становился генетической программой. Правило в народе было одно, чем меньше соприкасаешься с так называемыми органами, тем лучше, но не всегда удавалось избежать этого нежелательного общения. Властью была создана стройная система выявления неугодных, и навешивания на них ярлыков так называемых «врагов народа» (ВН). При наличие такого «отличия» можно было получить для близких клеймо – ЧСВН (член семьи врага народа).

Недавно узнал, что мой малолетний отец в 2-хлетнем возрасте попал в документы ОГПУ. При необходимости его имя и родственную связь с осуждённым по ст. 58-10 можно было извлечь и, при желании или по наущению, перечеркнуть его жизнь. Таких примеров в сталинское время было сколько угодно много. Единственное что его спасало – до него у органов руки не доходили или не было повода для «глубокого капания».

Фрагмент анкеты ОГПУ, в которых фигурирует имя отца.

Ещё до 1941 года деду Леониду (1895 г. рождения) при приёме на работу в автобиографии необходимо было чистосердечно ответить: где он «находился и работал во время февральской и Октябрьской революций», требовалось указать «точный адрес место нахождения или работы» и «какое участие принимал в Октябрьской революции». Кроме того, власть интересовало: состоял ли он «в троцкистской, правой, национал-шовинистской и прочих контрреволюционных организациях, в каком году и где». От него требовалось указать: «время и место вступления в РККА (по мобилизации или добровольно), когда и в каких частях служил, какие должности занимал, в каких боях участвовал, имел ли ранения». И отдельно: «служил ли в белой армии и бандах (когда, где, в качестве кого, сколько времени)» и даже «был ли в плену у белых, где и чем занимался во время плена, когда и при каких обстоятельствах освобожден из плена. Если проживал на территории белых, когда, где и чем занимался». «Был ли за границей, имеются ли родственники за границей». И наконец, «был ли осужден Соввластью, когда и за что».

В связи с тем, что отвечать на эти вопросы дед не хотел: устроиться на «приличную» работу он не мог и работал с 1935 г. до 1941 г. чернорабочим в разных организациях, где биографией не интересовались. И именно поэтому и потому, что он менял места работы и жительства, его, жену и детей миновали репрессии. Между тем в период «большого террора» вышел приказ по НКВД № 00447 от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов».

Применение этого приказа означало арест без санкции прокурора и без предъявления обвинения. В приказе было указано: «…с 5 августа 1937 года во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников… Операцию начать 5 августа 1937 года и закончить в четырехмесячный срок». На основании этого приказа дед, уже отбывший срок заключения по ст. 58-10, снова должен был арестован, и направлен в лагерь в лучшем случае, а многие, подобные ему, приговаривались к расстрелу.

Справки с работы деда.

Но вернемся к автобиографии отца и посмотрим на неё глазами кадровика или человека «отвечающего за безопасность государства», как они сами себя называли, и будем придираться к каждому слову, словно она написана не родным человеком, а заклятым и скрытым врагом Советской власти. Именно на это в первую очередь был нацелен внимательный взгляд такого рода государственных служащих.

Прежде всего, чтобы не отвлекаться от темы, нас будут интересовать биографические сведения о Л.В. Десимоне. «Отец мой Десимон Леонид Викторович до 1917 г. учился в гимназии», – пишет мой отец. Стоп! На что обращает внимания кадровик, он же опытный психолог? До революции в гимназиях учились, преимущественно не кухаркины дети, а дети состоятельных родителей, а, следовательно чуждые и возможно «контра»?! Старорежимная гимназия, как красная тряпка для быка-кадровика, его возбуждает и приводит в ярость, в любом случае не заметить её он не может.

Мы специально сохранили предложение отца стилистически неизменным с его знаками препинания или отсутствием их. В соответствии с правилами грамматики, словосочетание «Десимон Леонид Викторович» следовало бы выделить запятыми, но он этого не делает. И кадровик, который уже, словно охотничья собака, сделал стойку на контру, завершает свои рассуждения: «Отец, надо думать, контра, а сын не отделяет его от себя!». И далее, я предупреждал, что кадровик будет придираться к каждому слову, этот психолог думает: «Почему он использует такой порядок слов – «отец мой» – не «мой отец», а именно – «отец мой»? Прислушайтесь к этой фразе, и ваше ухо, воспитанное на православных оборотах, подскажет вам, так обращаются только к священникам, то есть к людям, образ которых, священен. Я специально повторю, слова «отец мой» и уже хочется поклониться, не так ли? «Отец наш, сущий на небесах, да светится имя твоё…» и каждый православный начинает осенять себя крестным знамением.

И вот кадровик уже розовеет, думая о повышении или, по крайней мере, о благодарности в приказе. «Ах, вот какое отношение сына к отцу-контре?». Далее, предвкушая уже полное разоблачение, кадровик перечитывает: «учился в гимназии, но (слово «но» в автобиографии зачеркнуто) окончил 5 классов». «Ну тис, ну тис», – потирает руки кадровик и на лице его появляется выражение любопытства. – Почему он зачеркнул «но»? Что за этим может скрываться?». В голове у него возникают варианты: «но не закончил её», или «но закончил только 5 классов», во всех случаях чувствуется, и не только кадровику, какое-то сожаление, по поводу незаконченности образования отца.

То, что эти, так называемые, психологи-кадровики, зарабатывающие на этом кусок хлеба с маслом, цепляются не только к фразам, но и словам и знакам препинания, секрет Полишинеля. Ведь их мечта властвовать не только над людьми, но и над их мыслями. Такая власть в их среде считалась высшим пилотажем и поощрялась сверху. Властители дум «народных масс» – это же почти небожители. Вот и копались в биографиях и анкетах, которых иначе, как доносом на себя не назовёшь. Любое анкетирование и собеседование –это самодонос, если этой особенности не учитываешь. Не понятно это только наивным людям, анкеты на них и рассчитаны. Но вернёмся к нашим баранам (быкам), как говорят.

«О чем тут сожалеть? – принюхивается кадровик. – Многие лучше люди нашего государства гимназиев не кончали … и ничего – гордятся своим пролетарским происхождением и начальным образованием. И могут служить примером для нас. А здесь сожаление! Точно контрой попахивает!». Далее наш защитник государственных интересов читает: «В 1914 г. был мобилизован и участвовал в 1-ой империалистической войне рядовым кавалерии». «Это хорошо, что «в империалистической» и хорошо, что «рядовым»; хорошо, что «участвовал», – с ехидцей думает кадровик.

Но про себя отмечает этот хитрец-эрудит: «Мы то знаем, кто в кавалериях пролетарии не служили, это вам не пехота какая-нибудь; знаем, что благородные и после гимназий на той войне почти всё становились офицерами – кадров царской России не хватало. Ага, следовательно, органы хотят ввести в заблуждение? А это точно чужой! Эх, копать надо глубже! Каждый норовит обмануть!» Задумавшись, наш интеллектуал вспоминает, что не мог отец старшего лейтенанта Десимона быть мобилизован в 1914 году, так как был в это время не призывного возраста, в 19 лет ещё не призывали: «И даже здесь обман!» Призывали с 21 года, но можно было пойти добровольцем, например, вольноопределяющимся, а это уже другая категория.

Но продолжим чтение с нашим бдительным работником кадров, которые «решают всё». «После ранения, – пишет ничего не подозревающий отец, – занимался сельским хозяйством». Здесь уже не выдерживает кадровик и ставит первую метку: «Где?» Отец не знает, что для доки-кадровика это очень важно. Потому что по месту жительства всегда можно послать уточняющий запросик: дескать, сообщите, уважаемые, что делал гражданин со странной фамилией Десимон на подведомственной вам территории? Не занимался ли он контрреволюционной деятельностью с целью подрыва и т.д. и т.п. В этом случае, всегда можно получить, устраивающий органы, хороший ответ: дескать, да, занимался, да, подрывал или мог это делать, и мы его давно подозреваем и разыскиваем. Так как человек, которым интересуются органы, должен находится там, где ему положено: всегда под рукой (в тюрьме или на худой конец в изоляторе), – мало ли в нём надобность приключится, не разыскивать же его по всей стране.

А если серьёзно, с такой автобиографией отца всегда можно было уличить во лжи. А это было уже не шуточное дело: введение в заблуждение компетентных органов, умышленным предоставлением неправдивой, о своих близких родственниках, информации. И в этом случае уже тебе предстоит посидеть за решеткой, старший лейтенант Десимон, и не спасет тебя твоя прежняя безупречная служба и медаль с изображением Сталина.

Но продолжим уточнение сведений о Леониде Де-Симоне, ведь ради этого мы и затеяли весь этот анализ. А для оживления этих сведений вернёмся к незаслуженно забытому кадровику. При минимальном нашем воображении мы видим, как дрогнула его рука с карандашом, и он снова с нескрываемой досадой, написал вопрос: «Где?», в конце слов отца: «После 1917 г. вступает в ряды Красной Армии и участвует в гражданской войне. После войны также занимается сельским хозяйством». Этим «где» кадровик как собака метил места, которые другие собаки будут в дальнейшем обнюхивать. А для собак это, ох, какая ценная информация!

Но давайте ещё раз вернемся к последним словам автобиографии моего, в те годы молодого и наивного, отца. В его последнем предложении о Леониде из каждого слова торчат предательские уши недосказанности, за которые наш, стоящий на страже государственных интересов, кадровик непременно ухватился бы, если бы услышал сверху команду: «Фас!» Но, к его сожалению, уже не те времена, не тот за окном год, да и сталинского пригляда уже никто не чувствует, – умер Сталин. Но что же это за недосказанности такие? Будем их анализировать, как говорится, по мере поступления и теми словами, которыми обычно пользовались кадровики.

«После 1917 г. вступает в ряды Красной Армии» – ложь! – Красная Армия образовалась только после 1918 г., да и то ещё не везде. «Что делал до этого царский офицер?» – думает кадровик, он уже уверен, что отец автобиографа – офицер. – Что значит «вступает»? – добровольно, что ли? Тогда почему об так и не пишется напрямую: дескать, в Красную Армию вступил добровольно, по зову сердца. А это уже совсем другая формулировочка, её и писать, и читать приятнее. Почему священная Гражданская война написана с маленькой буквы? Это что? Пренебрежение к пролетарским жертвам Священной Революции? И потом, ну это уже совсем не годится, «участвует» в Гражданской войне, вяло как-то, – будто и не воевал вовсе. Что значит «участвует»? –почему не «воюет с контрреволюцией на фронтах Гражданской войны?»

И далее продолжает рассуждать кадровик, читая автобиографию старшего лейтенанта Десимона: «Не понятно, «занимался сельским хозяйством»? Какое такое хозяйство у него было? Если крепкое – то кулак, а это уже социально чуждый элемент. У бедного крестьянина «сельского хозяйства» быть не должно. Что это за обтекаемые интеллигентские фразы?»

Вот такие тайны нам поведал мой отец в своей автобиографии, тщательно скрывая прошлое, своего отца Леонида. Я не знаю, зачем он вообще упомянул о том, что Леонид учился в гимназии? Точнее в Сочинской прогимназии. С таким же успехом отец мог написать, что дед окончил начальную школу и с малолетства крестьянствовал.

Возможно раньше, при поступлении в артиллерийскую спецшколу отец написал об этом, и эта автобиография легла в его личное дело и назад уже хода не было. Насчёт 5 классов и того, что Леонид не окончил гимназию – это понятно, смягчить надо было это как-то. Хотя, возможно, это была правда. Многие прерывали учёбу в гимназии именно на этом этапе, вероятно, учиться в 6 и 7 классах было труднее или не везде были гимназии полного цикла.

Отец знал, что на войну, и совсем не империалистическую, а Мировую войну, Леонид пошёл добровольцем вольноопределяющимся, а это вовсе не рядовой, а на положении почти офицера. А для сокрытия этого надо было написать: «был мобилизован», сиречь не хотел, но забрали. Кто ж на империалистическую войну, по представлениям большевиков, пойдёт добровольно? – только идеологические враги.

При этом отец знал, что Леонид был офицером и поэтому написал: «участвовал» в ней «рядовым кавалерии», это была полуправда, так как сначала он был действительно рядовым кавалерии, а уже после школы прапорщиков стал офицером, но ведь об этом никто и не просил писать? Вообще прелесть полуправды в том, что её можно выдать за правду, упуская некоторые существенные события жизни.

Далее отец, скрывая принадлежность Леонида к землевладению и хуторам Де-Симон, пишет, что Леонид занимался сельским хозяйством до революции и плавно переходит к сельскому хозяйству Леонида, когда он, после того, как его лишили всего, стал крестьянствовать на, уже не принадлежащей ему, земле. Сохранилась старая фотография этого времени, когда семейное гнездо Десимонов ещё не было окончательно разорено советской властью. Время было бедное, но на благодатной черноморской земле можно было ещё выжить. Глядя на фотографию, не скажешь: это семья «кулаков-мироедов».

Слева: семьи Виктора Андреевича Десимона на Мацестинской земле. 1926 год. Слева сидит бывший царский офицер Десимон Леонид Викторович и красный командир в гражданскую, справа стоит будущий офицер Советской Армии Десимон Александр Викторович. Справа: собирательный образ кулака по представлениям Советской власти, под который подгонялись неугодные.

Я уже не помню точно, когда, вероятно, в конце 60-х годов к нам в гости приезжала сестра отца – тётя Муза, тоже рожденная на Верхнем хуторе Де-Симон. По-моему, я тогда её увидел впервые. Она после войны жила в Сибири, Красноярске, а мы от неё за три девять земель – в Белоруссии. Поскольку она была старше отца, и знала больше, чем он, я попросил её вспомнить какие-нибудь сведенья о наших предках. Вот, что она записала о Леониде.

«Образование 5 классов гимназии в Сочи, школа прапорщиков. После войны 14-го года чин – штабс-капитан. Служил в уланах и пехоте. Награждён офицерским Георгием за спасение артиллерийских орудий. Женился в 1918 г. Под Царицыным в гражданскую войну командовал полком татар, затем был направлен в Москву, где работал корректором одной из газет. В 1922 г. вернулся на родину к своим родным на Верхний хутор, отделился от родных с женой Ольгой Сильвестровной (Сивуда) и дочерью Музой стал вести самостоятельное хозяйство. Построил хату. Из движимого имущества получил от родителей 1 тёлку. До 1930 г. хозяйствовали на хуторе. Хозяйство середняка. С 1930 по 1935 гг. жили на ДВК (Дальневосточном крае). С 1935 по 1940 гг. в Оржоникидзе. С 1940 по 1941гг. в Константиновке (Донбасс). В декабре 1941 г. папу мобилизовали в г. Орджоникидзе, куда были эвакуированы, на Действительную службу и в качестве санитарного инструктора сапёрной роты был отправлен на фронт. Полевая почта 17220. Погиб 23 октября 1943г. на белорусской земле».

Вот так кратко написала о своём отце тётя Муза. Что мы узнали нового и о чём умолчал мой отец в автобиографии? Она пишет, подтверждая слова моего отца, что Леонид не доучился, окончив 5 классов Сочинской гимназии. Обычно в гимназии учились 7 классов, причём в последнем классе могли учиться 2 года – и того 8 лет. Если верить этому, то дед должен был закончить учёбу в гимназии в 15 лет, то есть в 1910 г., в гимназию поступали обычно дети в 10-летнем возрасте. Впрочем, он мог начать учиться позже.

Мы узнали, что Леонид начал воевать не просто в кавалерии, а в уланах, а затем в пехоте. Это действительно так, после школы прапорщиков его, для дальнейшей службы, направили в пехоту, теперь мы знаем – это был Пятигорский 151 пехотный полк. Узнали, что женился он в 1918 г. А это значит, что в это время для него Мировая война была уже окончена, и он находился на хуторах, в Сочи.

Необходимо добавить, что это был его второй брак. Об этом мне стало известно от Л.И. Кореневич. Она рассказала, что во время Мировой войны, вероятно, после окончания школы прапорщиков Леонид венчался с Анной Васильевной Тимофеевой, но затем, со слов тёти Любы «там что-то произошло из-за ветрености его жены, и Леонид с ней порвал, Анна после этого толи пыталась отравиться, толи отравилась совсем. Она была дочь аптекаря». Будем считать, что она осталась жива, думаю, Леонид тоже этого хотел. Повторно он женился на Ольге Сильвестровне Сивуда, она жила тогда в Дагомысе и, со слов тёти Любы, их познакомила Евгения Александровна Де-Симон, двоюродная сестра Леонида, Женя и Оля учились вместе в Сочи. Кстати, на фото №3 Евгения сидит справа на переднем плане.

Тётя Муза пишет, что в гражданскую войну Леонид был командир полка и командовал полком татар под Царицыным, затем он был направлен в г. Москву корректором одной из газет. Не знаю, может и не командиром полка, а командиром эскадрона? Это ещё надо перепроверить, эти тётины детские воспоминания: «командир полка – нос до потолка». Дочери всегда преувеличивают достоинства своих отцов.

Сейчас я бы задал несколько вопросов тёте Музе, на которые она, вероятно, не ответила бы, и не потому, что её уже нет в живых и задавать вопросы некому, а потому, что она, вероятнее всего, не знала ответов. Поэтому мы вынуждены задавать себе вопросы и отвечать на них сами.

И так, как Леонид попал под Царицын, тогда как в 1918 г. был в районе г. Сочи? Как получилось, что Леониду, далёкому от большевиков, доверили командовать полком? Почему он оказался в Москве, да ещё стал работать в газете? Странные какие-то события происходят с дедом, не правда ли? При этом о них все говорят, но никто их не объясняет. Возможно, эти факты прояснятся, если мы попробуем восстановить события тех лет последовательно. Итак, что же происходило в это время?

3 марта 1918 г. в Брест-Литовске подписан мирный договор между Советской Россией и странами германского блока. Большевистское правительство России приняло все германские условия мира. Далее конспективно: фронт в массовом порядке стали покидать офицеры и солдаты; хотя многие его покинули и раньше, особенно после большевистского переворота в октябре 1917 г.; май-ноябрь 1918 г. – начало гражданской войны; военная интервенция; ноябрь 1918 - март 1919 г. – усиление и провал прямой интервенции; с июля 1918 по февраль 1919 г. занятие Сочинского округа грузинскими войсками Грузинской демократической республики (меньшевиков); с февраля 1919 г. по апрель 1920 г. занятие Сочинского округа войсками Деникина.

С апреля 1919 г. по апрель 1920 г. продолжалась партизанская война с войсками Юга России (Деникина) в Сочинском округе. 8 апреля 1918 г. в Красной Армии введен институт комиссаров для контроля над военными специалистами из старых кадров. В 1919 г. в РККА была создана 1-я Кавказская кавалерийская дивизия. Комиссаром в эту дивизию был назначен большевик с дореволюционным стажем Г.К. Голенко. Входящая в состав конно-сводного корпуса Б.М. Думенко 1-я Кавказская дивизия обороняла Царицын. Однако 30 июня 1919 г. Царицын был захвачен войсками А.И. Деникина, которые стали продвигаться на север. 6 октября этого же года войска Деникина взяли Воронеж, 13 октябрь – Орел. Но уже 20 октября войска Красной Армии вытеснили войска Деникина из Орла, конный корпус С.М. Буденного разбил конницу добровольцев в районе Воронежа. 7-8 января 1920 г. части Красной Армии взяли Новочеркасск и Ростов. Войска Юга России были рассечены на две группировки, а в марте в сражении у станицы Егорлыкской разгромлена конница Деникина. Большевики снова вернули власть на Северном Кавказе.

Гражданская война в Сочинском округе продолжалась более двух лет. В горах, время от времени, гремели выстрелы. Местные жители нападали сначала на грузинские заставы, а затем на заставы добровольцев. Уже 29 апреля 1920 г. 34-й сводная стрелковая дивизии РККА под командованием начдива П. В. Егорова вошла в Сочи. А 4 мая этого же года формирования армии Юга России, которыми командовал генерал Морозов, капитулировали в районе Кудепсты.

Южный фронт большевиков свою задачу выполнил. Если осенью 1918 г. военспецы составляли 3/4 командного состава, то к концу гражданской войны их было уже не более 1/3. От них новая власть стала избавляться, их услугами попользовались и «будя». На смену бывшим офицерам пришли «гениальные полководцы» из пролетариев, такие как Ворошилов и Будённый.

В марте 1920 г. из Кавказской кавалерийской дивизии уходит на повышение её командир – комдив Г.Д. Гай. В то время он ещё не знал, что власть, которой он служит, расправится с ним самым подлым образом: обвинит безвинно и расстреляет, чтобы спрятать концы своей преступной низости. В мае комиссара этой дивизии большевика с дореволюционным стажем Голенко меняет другой большевик.

Вот такие события происходили в тот период, как Леонид Викторович Де-Симон вернулся с войны во второй половине 1918 г., когда покомандовал полком конных татар в 1919 г., когда отступал по степи в течение 3-х недель к Царицыну, и, наконец, когда оказался в Москве в 1920 г.

Создаётся впечатление, что, вышеописанная жизнь, пот и кровь, никакого отношения к нему не имеют. Создаётся впечатление, что происходили какие-то события, но где, как будто за кулисами, когда занавес ещё закрыт, или в закрытой комнате, от которой ключ утерян. Не пора ли открыть занавес, достать ключ, чтобы вывести из мрака комнат на сцену жизни нашего героя. Думаю, что пора.

Начнем с того, что большевики в марте 1918 г. заключили сепаратный мир с Германий, которая, как выясняется, оплачивала революцию Ленина и скорейшее окончание войны с Россией на самых выгодных для себя условиях, но это к слову. Простите, не сдержался. Фронт развалился, и воевать стало не с кем. Офицеры, которые с октября 1917 г. по приказу Верховного главнокомандующего прапорщика Крыленко поснимали погоны, после этих событий поспешили по домам.

Кто-то из родственников, вспоминая это время, рассказал, что у одного из Десимонов возвращавшего с войны, на одной из станции солдаты сорвали погоны. Раз это запомнилось, можете представить себе бурю возмущения по этому поводу. В семье из поколения в поколение повторялось, что Десимоны свои погоны зарабатывали потом и кровью на войне, не прячась за спины солдат. Говорили, что этот некто был Лев Александрович Де-Симон, вернувшийся с войны героем, с бантом кавалера, по крайней мере трёх солдатских Георгиевских крестов, не считая других орденов. Говорят, что именно солдатские Георгиевские кресты и спасли его от расстрела, разбушевавшейся и утратившей облик воина, солдатней. Солдатские Георгии почитались особой наградой за личную храбрость и вызывали уважение.

Рассказывали, что он после этого ушёл в Добровольческую армию, и был у Врангеля полковником. В 1988 г., когда я был на Черноморском побережье, мне пришла в голову мысль подарить к 60-летнему юбилею отца, который родился на Кавказе, кинжал горцев, и я поделился этой задумкой с Татьяной Александровной Десимон. Она мне ответила: «Поверь, Серёжа, уж я то разбираюсь в кавказских кинжалах и помогу тебе». При этом она вспоминала, как будучи ребёнком, сидела на коленях у своего старшего брата добровольца и «золотопогонника» Лёвы и играла с его кавказским кинжалом.

Леонид Де-Симон тоже возвращался с войны офицером военного времени с орденами Анны и Станислава с мечами на груди. Ему пришлось добираться домой, сделав приличный крюк. Ехать из Белоруссии, где он воевал на Северо-Западном фронте, через Украину было нельзя, там уже хозяйничали немцы. Ещё раньше большевики признали Украину независимой от Советской России Республикой, и немцы поспешили ввести туда свои войска. Вот и пришлось Леониду ехать через Москву, а далее через Северный Кавказ и Грузию в Сочи. Получается, что где-то в апреле-мае, а то и позже, во второй половине 1918 г., он мог быть на хуторах.

Там он оказался в самой гуще неожиданных для всех событий, о которых история большевиков стыдливо умалчивала. В апреле-мае 1918 г. войска так называемой Грузинской демократической республики (меньшевиков) захватывая власть в Абхазии, заодно прихватили также сначала Адлер, а затем и Сочи. Эти формирования называли себя войсками освобождения Черноморья, которое они освобождали как от большевиков, так и от войск Деникина. Их целью было создание в крае так называемой независимой Черноморской республики.

Летом этого же года «горячие грузины» вторглись на Кубань. Они беспощадно расправлялись и с белыми, и с красными. До февраля 1919 г. на территории Черноморского края хозяйничали грузинские власти, действиями которой местное население было крайне недовольно. И уже тогда там появились первые партизанские отряды из местных жителей. Только к февралю 1919 г. армии Деникина удалось окончательно очистить Сочинский округ от грузинских войск.

В своих «Очерках русской смуты» Деникин оставил немало свидетельств тех безобразий, которые творились в этом округе вовремя его оккупации Грузией: «С первых же дней оккупации Сочинского округа (включая и Гагры), грузинские власти приступили к разорению его, отправляя все, что было возможно, в Грузию. Так была разграблена Туапсинская железная дорога, причем увозились рельсы, крестовины, материалы, даже больничный инвентарь; распродано с аукциона многомиллионное оборудование Гагринской климатической станции, разрушено лесопромышленное дело в Гаграх, уведен племенной скот, разорены культурные имения и т.д.».

Вот в таких условиях, по сути безвластия, прожила семья Де-Симонов в течение года с начала 1918 г. до начала 1919 г. При таких обстоятельствах воевать за какую-то ни было идею не хотелось, да было и не с кем. Особенно в семье Виктора Андреевича, который по преданиям разделял взгляды толстовцев, а у толстовцев было своеобразное отношение к власти и войне. Некоторые Де-Симоны, например, Иван Константинович и некоторые другие партизанили, но первоначально без особенных политических убеждений и их называли «зелёные», позже они примкнут к красным.

А вот когда в Сочи появились войска добровольцев, многим, и том числе Леониду, пришлось определиться со своей, как тогда говорили, политической платформой: либо быть мобилизованным в армию Юга России, либо уходить с партизанами к красным. Как правило, не примкнувшие ни к тем, ни к другим погибали первыми, так как были враждебны и тем и другим, действовало правило: «если не с нами, то против нас». Тем более, что развешенный на каждом углу в Сочи приказ Деникина № 374 «одновременно с призывом 1906-1909 гг. призвать всех неявившихся по каким-либо причинам предшествующих призывов», а за уклонение от мобилизации – наказание, по законам военного времени. Обыкновенное чувство самосохранения диктовало необходимость выбора.

Вскоре стало ясно, что без опытных «военных специалистов», то есть офицеров и генералов старой армии, новую армию не создать. С весны 1918 г. «военспецов» начали широко привлекать в Красную армию. Правда, большевики не слишком полагались на верность бывших офицеров. Командира контролировал военный комиссар, как правило, представитель партии большевиков. Он имел указание при малейшем подозрении на предательство военспеца, расстреливать его на месте без суда и следствия. Положение военспецов было не завидное, особенно если не удавалось найти общего языка с комиссаром.

Учитывая, что из 150 тыс. царских офицеров 70 тыс. стало служить в Красной Армии и только 40 тыс. перешло в Белую Армию, военспецов у большевиков было предостаточно. Многие бывшие офицеры были против иностранной интервенции, многие были поставлены перед дилеммой: либо Белое движение, либо Красная Армия. Почти полностью перешел на сторону Советской власти царский Генеральный штаб, так пишут советские историки. Опять же, как они пишут, в Красной Армии было больше царских генералов, чем, например, в армии Врангеля. Эти сведенья я привожу из советских источников, но их надо воспринимать критически и с оглядкой, – обмануть могут.

В 1919 г. была создана 1-я Кавказская кавалерийская дивизия. Обратите внимание, она была сформирована по приказу РВСР N 1547/309 от 25 сентября 1919 г. в г. Саранске из кавказцев-кавалеристов, откомандированных со всех фронтов. С сентября 1919 г. - март 1920 г. 1-й Кавказской кавалерийской дивизией на Южном фронте командовал бывший штабс-капитан Гай Гая Дмитриевич. Это был армянин и настоящее имя, и фамилия его были Гайк Бжишкян. Но согласитесь, фамилия Гай звучит благозвучнее, чем Гайк, да ещё какой-то Бжишкян, даже выговорить трудно. Вообще так называемые профессиональные революционеры любили улучшать свои фамилии, выбирая благозвучные псевдонимы, как это делают обычно артисты. Как хочется продолжить эту мысль, но не будем отвлекаться.

А вот теперь внимание! Комиссаром в эту дивизию был назначен большевик Голенко. Вот оно ключевое слово – Голенко. Георгий Константинович Голенко (1872-1942) – большевик с дореволюционным стажем, один из организаторов вооружённого восстания в Москве. Впрочем, его революционное прошлое сейчас нас интересует в меньшей степени, для нас важно то, что Голенко был родным братом Аллы Константиновны Де-Симон (Голенко). Георгий часть своего детства провёл на Кавказе, и был знаком со своим свояком – мужем своей сестры Александром Андреевичем, племянниками и другими Де-Симонами.

Это отступление необходимо, чтобы понять дальнейшие события уже в период гражданской войны. Многих в это смутное время связывали не только убеждения, но и родственные узы. Вообще на заре Советской власти не было ни красных, ни белых – все были какие-то серо-буро-малиновые.

Но вернёмся к дивизии, в которой воевал Леонид. Теперь понятны слова – «в Гражданскую войну командовал полком татар». Дело в том, что эта дивизия ещё называлась 1-я Кавказская «дикая» кавалерийская дивизия, так как её полки были сформированы из представителей всех племен бывшей России, и основой её послужила 1 Партизанская кавалерийская бригада, которая была собрана из партизан, можно сказать, разных мастей и национальностей, в том числе и с Кавказа.

Можно с уверенностью сказать, что быть военным специалистом и командовать полком или эскадроном даже конных татар, имея своим командиром-комиссаром своего родственника, а значит и покровителя, было значительно лучше и легче, чем воевать бок о бок неизвестно с кем. Хоть и дальнее, но всё же родство. Впрочем, эти родственные связи, по известным причинам, всегда скрывались. В этом случае вспоминается роман А. Толстого «Хождение по мукам», судьбы Рощина и Телегина, который, кстати, тоже оборонял Царицын.

Тот факт, что ключ под названием «Голенко» подошёл, подтверждается и другими событиями. Входящая в состав Конно-сводного корпуса Думенко 1-я Кавказская дикая дивизия обороняла Царицын, однако, 30 июня 1919 г. Царицын был захвачен войсками Деникина. Сметённые из станицы Великокняжеской красные бежали к северу вдоль железной дороги. За пехотой уходила вскачь столь знаменитая позже в советской историографии конница частей командира Думенко. На перехват отступающих частей РККА спешил деникинский 1-й конный корпус генерала Покровского. Путь к Царицыну и Волге войскам Врангеля был открыт. При этом красным кавалеристам пришлось отступать по степи в условиях жары и недостатка воды. Отступление было тяжёлым и продолжалось более 3-х недель.

Я помню, отец мне рассказывал, что дед Леонид пережил страшное время, когда пришлось отступать, и он остался жить только благодаря хорошей школе верховой езды бывшего кавалериста и своему коню, который буквально вынес его на себе из окружения.

Что там произошло с Леонидом дальше покрыто тайной. Возможно, он отступал с частями Красной армии из-под Царицына до Орла, а затем участвовал в победе над добровольцами под Воронежем? Возможно, он был при отступлении ранен и в победе уже не участвовал?

Важно другое. Теперь понятно, почему дед особенно не распространялся о своих «победах» в Гражданскую войну. Да потому, что и рассказывать было не о чем. Ну, драпали, ну, отступали, ну был военспецом и красным командиром. Ну, кто их военспецов-то после войны не пинал, разве только ленивые. В официальной советской историографии считалось, что военспецы только вредительством и занимались. Да, конечно! Когда была необходимость в военных специалистах, большевики разными путями заманивали их на службу, а когда обстоятельства изменились, от военспецов надо было избавляться, а вы знаете, что это значило... А объясняться, доказывать, разве кому хотелось? А Леониду тем более. Гордиться тем, что участвовал в братоубийственной войне могут только подлецы, и он этим никогда не гордился, в отличие от Аркадия Гайдара, хотя писателем, по моему мнению, Гайдар был замечательным.

С помощью ключика под названием «Голенко» мы сможем объяснить и другой факт из биографии деда: как он попал работать в одну из Московских газет. Комиссар Голенко уезжает домой в Москву, где раннее после февральской революции он заведовал издательством «Социал-демократ», а в годы революции был секретарём Военно-революционного комитета, и имел в Москве определённый политический вес и авторитет среди политической элиты. Вот он то, в который раз, и помог деду с трудоустройством.

Отец мне рассказывал, что был такой случай, когда в редакцию газеты, где работал Леонид, ворвались неизвестные и угрожали всем оружием. Это воспоминание, запечатлённые в детской памяти по рассказам отца, лишний раз подтверждает подлинности сведений о работе деда корректором газеты в Москве.

Легко могу себе представить, что большевик Голенко хотел привить ещё молодому тогда Леониду, а было ему только 25 лет, идеи большевизма, но он ими не увлёкся. Возможно, даже на этой почве между ними возникли разногласия, так как Леонид в Москве не остался и своего высокопоставленного родственника в дальнейшем не вспоминал, и их дороги затем совершено разошлись. Голенко так и остался в обойме правящего класса, а Леонид Де-Симон оказался среди пострадавших от большевиков.

Впрочем, мы обязаны сказать спасибо Голенко хотя бы за то, что дед уцелел в этой ужасной мясорубке – гражданской войне – а это значило, что родился мой отец, я и все остальные, и всё это не без косвенного участия Георгия Голенко.

Почему же Леонид сразу не вернулся на Хутора? Ведь уже в мае 1920 г. стало известно, что Сочи освобождены от войск Деникина. Вероятно, ему посоветовали переждать в Москве, пока утихнет волна репрессий. Первое время там свирепствовали чекисты, которые никак не могли угомониться после такой зверской и кровопролитной внутренней войны, и добросовестно выполняли установки партии, которой они служили.

О последних месяцах Гражданской войны в Черноморье можно судить по статьям и воспоминаниям, относящимся к февралю-марту 1920 года и описывающие последние бои кубанских полков, отход Кубанской армии в район Сочи и Туапсе и её капитуляцию. Вслед за Елисеевым Ф.И. перечислим эти события. Отход от Маныча. Трагедия Кубанской армии. Отступление казачьих войск к черноморскому побережью, бои с «зелеными», получение ультиматума большевицкого командования. Кубань в огне. Совет командования Кубанской армии, принятие решения о капитуляции, надежды на пароходы из Крыма. Агония Кубанской армии. Последние надежды на продолжение борьбы. Казаки складывают оружие. Аресты, расстрелы казаков и офицеров.

Сколько трагедий в одном простом перечислении событий! Как повезло деду Леониду, что он в 1920 г. этого избежал! Об этом и многом другом мой отец конечно же не написал в 1953 г., так как это уже была бы не автобиография, а чистосердечное признание и раскаянье в том, что родился он не в той семье и не в то время, в расчёте на смягчения вины перед Советской властью в «преступлении», в котором он виноват не был.