«Матерый шпион Де Симон» и некоторые судьбы русских офицеров. Де-Симон Анатолий Михайлович

Анатолий происходил из служилых потомственных дворян Российской империи православного вероисповедания. Родился он 24 января 1880 года в семье полковника Безус Александра Семёновича, который в январе следующего года умер. Мать Анатолия – Вера Ивановна, генеральская дочь ранее была замужем за Полтавцевым.

14 марта 1894 года вдова Вера Ивановна отдала на усыновление своего сына Анатолия с присвоением ему фамилии Де-Симон, так как настоящим его отцом являлся Михаил Андреевич Де-Симон, в то время холостой блестящий морской офицер Гвардейского Экипажа.

В 1894 году Анатолий идя по стопам своего отца, поступил в Морской корпус воспитанником, через три года он был переведён в младший специальный класс, через год – в младшие, а затем ещё через год – в старшие гардемарины. 6 мая 1900 года наступил долгожданный момент, и он наконец стал мичманом.

Сначала он был зачислен в 9 Флотский экипаж, затем исполняющим должность ревизора минного крейсера «Енисей» в 13 Флотский Экипаж. Кроме того, в это время он исполнял должность начальника учебной команды строевых квартирмейстеров. В июле 1901 года Анатолий утверждён в должности ревизора на минном транспорте «Енисей» и отправлен в заграничное плаванье на 328 дней.

Через год он уже вахтенный начальник и ротный командир на том же транспорте у капитана II ранга Степанова 2-го. В 1903 году переведён в Квантунский флотский экипаж по собственному желанию.

С 26 по 29 января 1904 года находился на транспорте «Енисей» в Порт-Артуре вахтенным начальников и ротным командиром в вооруженном резерве под командой всё того же Степанова 2-го. Когда транспорт подорвался во время постановки мин в бухте Талиенван, находился на капитанском мостике с капитаном и участвовал в спасении команды, проявив при этом смелость и мужество. Командир II ранга Степанов, самый интеллигентный офицер в Порт-Артуре, как про него говорили, отказался покидать тонущее судно и ушёл с ним и частью команды под воду. Погибло 4 офицера и 85 нижних чинов, ранено 35 нижних чинов.

С 30 января по 10 марта 1904 года Анатолий находился в крепости Порт-Артур в осадном положении. В этом году ему был пожалован орден Святой Анны IV степени «За храбрость», и он женился на дочери полковника А.А. Игельстром Екатерине Александровне, православной.

С 14 марта по 3 ноября исполнял должность заведующего охранной службы на реках Сунгари и Нонни в Манжурии. В ноябре 1904 года за отличную оборону в военное время и организацию крейсерства по реке Сунгури пожалован орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом и был назначен командиром 12 роты Сибирского флотского экипажа.

Тогда же был откомандирован от Заамурского округа пограничной стражи в распоряжение штаба Командующего флота в Тихом океане. В декабре этого года он был произведён в лейтенанты Флота по линии и назначен в распоряжение командира Владивостокского порта. В официальном документе это звучало так: «Главный Морской Штаб объявляет нижеследующие приказы Командующего Флотом в Тихом океане: прибывший из Харбина Лейтенант Де-Симон в распоряжение командира Владивостокского Порта».

В январе 1905 года назначен преподавателем для занятий с прапорщиками, но не долго Анатолий оставался на берегу, он рвался на корабль и туда, где сражаются. Через три месяца он получил назначение в Сибирский флотский экипаж и на транспорт «Шилка» на вакансию артиллерийского офицера, вскоре он становится командиром транспорта.

21 июля 1905 года в его семье родилась дочь Ирина. В августе этого же года он был отозван в распоряжение Командующего Владивостокским портом и становится его младшим помощником. В ноябре за оказанное мужество и распорядительность во время военных событий с Японией ему был пожалован орден Святой Анны III степени. В декабре он был уволен в отпуск на 4 месяца внутри Империи.

По прибытия из отпуска он был отчислен в июне 1906 года от должности младшего помощника и назначен командиром эскадренного миноносца «Смелый», а в ноябре переведён в Балтийский флот с зачислением в 6 Флотский экипаж.

В связи отсутствием вакансий на командирскую должность в Балтийском флоте феврале 1907 года Анатолий Михайлович был назначен исполняющим должность старшего офицера транспорта «Ангара» к капитану II ранга Гагману.

26 февраля 1907 года в его семье родился сын, названный в честь деда Андреем. В марте того же года он назначен старшим офицером эскадренного миноносца «Эмир Бухарский» к капитану II ранга Рейну, а в декабре Анатолий переведён в 3-тий Флотский экипаж. С июня 1908 года он исполнял должность старшего офицера эскадренного миноносца «Страшный» у капитана II ранга Виноградова.

В сентябре 1908 года Де-Симон переведён в 1-вый Балтийский экипаж и назначен командиром эскадренного миноносца «Деятельный» с зачислением в вооружённый резерв, а в апреле циркуляром Штаба Кронштадтского порта зачислен слушателем штурманских курсов. В декабре 1909 года назначен членом корабельного суда и ему был пожалован орден Святого Станислава II степени.

В апреле 1910 года Де-Симон 1-ый (на флоте появился мичман Евгений Де-Симон 2-ой, его брат) приказом и.д. Начальника Действующего флота Балтийского моря переведен из 2-ой минной дивизии в отряд заградителей Балтийского флота. 18 апреля этого года произведён в старшие лейтенанты флота, а в мае исполнял должность старшего офицера заградителя «Амур» у капитана II ранга флигель-адъютанта Весёлкина. А с 1911 года исполнял должность старшего офицера транспорта «Анадырь».

14 апреля 1913 года Анатолий произведён в капитаны II ранга за отличия по службе и назначен командиром эскадренного миноносца «Громящий», входящего в состав 5-го дивизиона эскадренных миноносцев под командованием капитан I ранга В.Д. Тырков, при флаг-офицере лейтенанте А.О. Ламкерте. С офицерами дивизиона, офицерами и матросами «Громящего» он прослужил долгих три года.

Во время Первой мировой войне команда «Громящего» под командой Де-Симона 1-го участвовал в обороне Рижского залива, несла дозорную и конвойную службу, участвовал в постановке минных заграждений и противолодочной обороне главных сил флота.

6 декабря 1914 года ему был пожалован орден Святой Анны II степени, так называемая «Анна на шею», 8 июня 1915 года пожалованы мечи к этому ордену, а 30 июля 1916 года он был награждён, весьма почитаемым среди офицеров, орденом Святого Владимира IV степени с мечами и бантом.

Нередко походы по шхерам и узкостям Финского залива сопровождались тяжелыми навигационными авариями. Так, 7 ноября 1916 года эскадренный миноносец «Разящий» под командой старшего лейтенанта Н.А. Костенского в районе Моонзунда в сильный шторм был выброшен на рифы. В спасательной операции приняли участие миноносцы из его же 5-го дивизиона «Громящий», «Стройный» и «Деятельный».

Через 15 дней этой спасательной операции эсминец «Мощный» под командованием капитана II ранга барона К.Н. Кнорринга столкнулся с кораблём капитана II ранга Де-Симон, миноносцем «Громящий». От удара «Мощный» получил подводную пробоину в левом борту, а «Громящий» получил пробоину в носовом отделении. Несмотря на полученные обоими миноносцами повреждения, они пришли в Гельсингфорс без посторонней помощи. Оба миноносца нуждались в заводском ремонте [39]. Раннее 3 октября 1915 года «Мощный» садился на грунт с повреждением корпуса. После этих случаев Кнорринг оставил командование «Мощным».

Не простая служба была у командиров и команд миноносцев. Командир «Деятельного» И.С.Исаков из того же 5-го дивизиона вспоминал: «Ветхость и изношенность миноносцев, являющаяся источником тягостного беспокойства при мысли о том, что в любой момент может «скиснуть» какое-либо устройство или механизм, сколько раз неожиданно отказывал рулевой привод, прерывалась связь, выключалось освещение, падало давление пара или происходили другие происшествия – с соответствующими последствиями. Все это ожидание «сюрпризов», могущих сорвать выполнение боевой задачи, и сознание ответственности тяготило почти всех от салажонка до командира корабля».

С февраля 1917 года Анатолий Михайлович стал командовать минным заградителем «Ильмень». Летом этого же года он участвовал в спасении подводной команды лодки АГ-15.  Как известно из донесения начальника 4-го дивизиона подводных лодок Балтийского моря капитана II ранга Забелина дело обстояло следующим образом, 8 июня 1917 г. эта подлодка направилась в западный район баалтийского моря для выполнения учебного погружения. В этом же районе находился минный заградитель «Ильмень», под командой капитана II ранга Де-Симон 1-го.

Придя в район, командир подлодки лейтенант М. М. Максимович решил произвести срочное погружение с хода. На «Ильмене» было замечено, что лодка идёт с очень сильным дифферентом на корму. Через несколько мгновений наверху появился один человек, за ним еще трое. Один был в белом и сильно махал руками. Видно было, как лодка продолжает погружаться, причём дифферент на корму увеличивается. Лодка шла полным ходом, разворачиваясь носом на минный заградитель «Ильмень» и погрузилась в воду.

На поверхности моря остались четыре человека. Командир минного заградителя Де-Симон организовал спасение находящихся «за бортом». Трое, командир, боцман и рулевой были подобраны на «Ильмень», а четвертый – штурман, не умевший плавать, утонул. Затем было спасено ещё 5 подводников, которые открыв люк подлодки, вместе с пузырем воздуха, всплыли на поверхность.

Как выяснилось в последствии, кок, готовивший обед, открыл для проветривания кормовой люк. Этот люк плохо просматривался с мостика и командир, не зная об открытом люке, дал команду на погружение, в результате 18 подводников погибло.

Вся служба Анатолия Михайловича в составе славного отряда минных заградителей Балтийского флота в Гельсингфорсе продолжалась до тех пор, пока в 1918 году по условиям Брестского договора оставшиеся корабли, в том числе и «Ильмень» не были переданы германцам.

Покинув Гельсингфорс Де-Симон Анатолий Михайлович оказался в Петрограде в самом водовороте борьбы новой власти с жителями города. Как пишет современник, находящийся на советской службе, «жизнь в Петрограде становилось всё более невыносимой. Тяжелая рука террора давила многострадальный город. Ежедневно происходили аресты и расстрелы, а власть не только не стремилась приостановить массовые убийства, а наоборот, она лишь разжигала дикие инстинкты солдатских масс. Председатель петроградской коммуны Зиновьев не испугался бросить в массы лозунг: «Вы, буржуазия, убиваете отдельных личностей, а мы убиваем целые классы» [40]. Надо было как-то выживать, а обратиться за помощью Анатолий Михайлович мог только к тем, с кем он воевал на фронтах японской и германской войны, с кем служил в Российском Императорском флоте.

В июле 1918 года Петроградское ЧК вышла на организацию, занимающуюся вербовкой «для работы в Мурманске», выдачей «аванса» денег на дорогу и адресов, к кому обращаться по месту прибытия. Один из задержанных, со слов чекистов, дал показания, что в Петрограде имеется «хорошо законспирированная организация», занимавшейся «вербовкой бывших офицеров и технических специалистов для формировавшихся на Севере белогвардейских соединений и сбора шпионских сведений». Среди вербовщиков, со слов доносителя, были и бывшие офицеры флота.

21 августа в Петрограде был арестован доктор В. П. Ковалевский, бывший военно-морской врач, участник русско-японской событий 1905 года и имевший обширные знакомства среди морских офицеров Балтийского флота.Уже на следующий день на допросе, который проводил сам председатель ПЧК Урицкий, Ковалевский сообщил, что «был знаком с полковником Куроченковым в качестве своего пациента, а также с английским военно-морским атташе, капитаном Френсисом Алленом Кроми, с которым пересекался еще до революции по делам службы» [41]. Бывший полковник Куроченков накануне ареста Ковалевского пытался добраться до Мурманска, но был задержан чекистами, и они «отрабатывали» его связи. Учитывая многочисленные знакомства Ковалевского решено было выявить всех его знакомых с целью причастности их к организации вербовщиков в Мурманск.

После убийства 30 августа 1918 года Урицкого у чекистов возник соблазн связать убийство Моисея Соломоновича с «организацией Ковалевского-Куроченкова» и деятельностью английской миссии в Петрограде. На следующий день 31 августа чекисты совершили вооруженный налёт на английское посольство, но ожидаемого эффекта не получилось. Бывший союзник России в войне с Германией, военно-морской атташе Кроми, отстреливаясь от чекистов, успел сжечь все, как утверждали чекисты, «компрометирующие» документы. Спрашивается, компрометирующие кого? – об этом никто так и не узнает. Сам он в перестрелке погиб и оборвал связи ведущие к нему. Таким образом, прямых улик «шпионской» деятельности Ковалевского и его знакомых чекистами получено не было. 

5 сентября 1918 года было опубликовано Постановление СНК о красном терроре: «…обеспечение тыла путём террора является прямой необходимостью, что <…> необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путём изоляции их в концентрационных лагерях; что подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам…». Сразу же после этого в Петрограде началась новая волна арестов всех, кто, по мнению «проклятьем заклейменных» соответствовал критериям постановления.

А уже через пять дней опубликованы списки заложников, среди которых оказался Де-Симон Анатолий Михайлович – капитан 2-го ранга [42]. О встречи с Анатолием Михайловичем в тюрьме вспоминает ещё один, арестованный в начале сентября, офицер Оржеховский: «Помню, на совершенно голых досках помещался бывший свиты Е.В. вице-адмирал М.М. Веселкин, арестованный в одном из кафе г. Петрограда за контрреволюцию и оттуда прямо доставленный в тюрьму. <…> Вскоре Веселкин, капитан 1-го ранга Де-Симон и юноша князь Туманов, задержанные в том же самом кофе, были расстреляны» [43].

«Задержание в кофе»? Очень похоже на случайный захват при облаве, а не на целенаправленный арест. Де-Симон и Веселкин оказались вместе в кафе, так как были давно и близко знакомы, служили на одном корабле. Анатолий Михайлович был у его командира Михаила Михайловича старшим офицером на минном заградители «Амур».

Большевистской власти нужны были заложники и посему хватали всех подряд, кто более или менее был прилично одет, а для этого кофе, рестораны, вокзалы были идеальными местами для облав. Кстати, Оржеховский, оказавшийся вместе с ними в Дерябинской тюрьме, был арестован в одном из таких публичных мест – на вокзале.

На случайное задержание в злополучном кафе Де-Симона и Туманова указывает ещё один факт – то, что они оказались в списках заложников. В тоже время обращает на себя внимание, что, арестованный вместе с ними Веселкин в эти списки не попал, так как его решено было сразу привязать к «организации» Ковалевского, к радости чекистов он оказался организатор Русско-английского ремонтного товарищества на Мурмане, и только на основании этого не мог не быть не связанным с Ковалевским и англичанами. Не правда ли, логично? А если Веселкин замешан, то и его старый знакомый, и сослуживец Де-Симон туда же должен пойти для количества, всё равно уже арестован как заложник.

«С князем Тумановым, – вспоминает Ю. Безсонов, – была несколько иная картина. Ему навалили кучу обвинений – сношения с иностранцами, организация вооружённого восстания и т. п. Допрашивали его грубо, всё время угрожали расстрелом, предлагали сознаться в действиях, которые он не совершал…Большей частью свою виновность он отрицал. Не знаю был ли он вообще виновен в чём-нибудь серьёзном» [44].

В этих воспоминаниях просматриваются методы чекистского следствия, универсальны для всех, у кого отсутствовали какие-либо серьёзные поводы для ареста. Метод прост: расспросить с кем знаком и если окажется, что среди знакомых уже имеется арестованный, обвинить огульно в контрреволюционных и шпионских деяниях, запутать, запугать, предложить признаться и дать показания на других. Кто же не шёл у следователей на поводу, обвинить в злостном противодействии Советской власти. При этом применялось во время следствия, в стиле требований Мы-вождей, «беспощадное», «суровое», «решительное» насилие и заканчивалось всё, также по-ленински, «быстро» без волокиты.

В «Петроградской правде» 20 декабря был опубликован список из 16 человек расстрелянных по делу об организации вербовавшей «белогвардейцев на Мурман» с чекистскими комментариями [45]. Приговор о расстреле подписала, впрочем женщиной её назвать трудно, отличавшаяся «нечеловеческой жестокостью» председатель ПЧК В. Н. Яковлева. Спустя годы её расстреляют как «своры псов и палачей» свои же.

При анализе текста приговора Де-Симон членом «Русско-английского ремонтного судостроительного товарищества» не являлся, связь с англичанами ему не вменялась, следовательно, он точно не «шпион», хотя по заверениям чекистов якобы «вербовал белогвардейцев, снабжал их деньгами и отправлял на Север» [46].

Связь Веселкина с англичанами тоже доказана не была. В отношении его чекисты только посетовали: дескать, товарищество он организовал, но за время его существования не совершил ни одной операции. Вот и всё в чём его обвиняли. По кривой логике чекистов – за это следовало расстрелять.

Из всей этой группы с английской миссией, по мнению чекистов, были связаны: Ковалевский В.П., помните он говорил, что с Кроми «пересекался еще до революции по делам службы» (всего-то?), впрочем, чекистам и этого было достаточно; Бетулинский Ю.А. участник Русско-английского ремонтного судостроительного товарищества, «у него на квартире происходило знакомство отдельных агентов организации с представителями английской миссии», видимо, «знакомство происходило» по показания не самого Бетулинского, а кого-то со стороны; бывший генерал-майор Рыков А.Н. «также член Русско-английского ремонтного и судостроительного товарищества на Мурмане» и этого для чекистов было достаточно, если член русско-английского товарищества – значит шпион.

При внимательном изучении материалов следствия выявляется, что вся доказательная база основана на оговорах, самооговорах, запутанных провокационными вопросами, арестованных и надуманных «фактах» следователей, а вынесение приговоров о расстреле оформлялось во внесудебном порядке постановлением Чрезвычайной комиссии, так называемой тройкой. Теми, обратите внимание, кто готовил дела в спешке и был непосредственно причастен к следствию, а следовательно, не был объективен.

Впрочем, и такие дела для ЧК были волокитой, и никчёмным «буржуазным» бумаготворчеством, не пролетарским делом, ибо по указанию их вождей и начальников методология арестов и следствия по революционному упрощалось до заполнения анкетных данных об арестованных, в которых со всей очевидностью и усматривался «состав преступления».

«…Первое, что мы должны спросить у арестованного, это к какому классу он принадлежит, откуда происходит, какое воспитание он имел и какова его специальность? Эти вопросы должны решать судьбу арестованного…» [47]. И далее чекист Мартин Лацис (Я.Ф. Судрабс) ещё раз «разжевал» всё, для непонятливых в газете «Правда», объясняя, как должны работать настоящие чекисты: «Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определять судьбу обвиняемого…» [48]. Суммируя всё: если дворянин – к стенке; если воспитывался в кадетском корпусе – в расход; если офицер – «в штаб к Духонину»; если образованный – в распыл.

Нам скажут: стоит ли обращать внимание на то, что заявил не подумав какой-то там латыш? Ан нет, этот Лацис-Судрабс, вовсе не человек с улицы. Он находился на самом верху большевистской иерархии: профессиональный революционер, член партии с 1905 года, совершал революцию в составе Военно-революционного комитета в Петрограде, член коллегии Народного комиссариата внутренних дел, член коллегии ВЧК, заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией. Считал себя человеком науки. Он ли не понимал, что такое классовый подход и какие требования предъявляются на самом верху к красному террору. Впрочем, забегая вперед, его тоже расстреляют в составе «своры псов и палачей».

Единственно, за что Лациса следовало пожурить в 1918 году: ну нельзя так откровенно и прямолинейно! На его директивные высказывания даже Ильич обратил внимание: «вовсе не обязательно договариваться до таких нелепостей, которую написал в своём казанском журнале «Красный террор» товарищ Лацис, один из лучших, испытанных коммунистов, который хотел сказать, что красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров, пытающихся восстановить их господство, а вместо того написал на стр. 2 в №1 своего журнала: «не ищите (!!?) в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом» [49].

И мы в свою очередь обратим внимание на комментарии бывшего помощника присяжного поверенного Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Ну сморозил «товарищ Лацис», понятную всякому юристу, «нелепость», однако, как вы сами заявили, один из «лучших, испытанных коммунистов». Но ведь в целом прав – «красный террор есть насильственное подавление эксплуататоров», давить их надо, чтобы не покушались на нашу власть, и все чекисты должны это чётко понимать.

И давили, направо и налево, не соблюдая никакой законности. В этом чекисты сами и призвались в последствие в «Красной книге ВЧК»: «некоторые чекисты проявляли правовой нигилизм (читай, не соблюдали никаких юридических норм), допускали необоснованные аресты граждан (т.е. хватали наугад)…Такого рода нарушения законности наблюдались главным образом в период массового красного террора» [50] (как раз в описываемый период).

Однако вернёмся снова к Де-Симону Анатолию Михайловичу. Его расстреляли у стены Петропавловской крепости у Головкина бастиона вместе с группой других жителей города, тела сбросили в яму и закопали на берегу Кронверкского протока за крепостной стеной 13 декабря 1918 года [51]. В этом месте около Петроградской крепости вся земля пропитана кровью без суда расстрелянных жителей Петербурга. Восстанавливая историческую справедливость необходимо быть последовательным до конца, и вместе с захоронением членов царской семьи в соборе Петропавловской крепости, на внешней стене бастиона Головкина следовало установить мемориальную доску жертвам красного террора 1918 года.

В связи с гибелью Анатолия Михайловича нельзя не привести слова его современника уместные в нашем случае: «Всякая смертная казнь гнусна. Но быть казнённым за своё дело – тут есть хоть утешение героического миража. Но умереть по прихоти кровавых клеветников за какую-то сплетённую ими, совсем постороннюю и неведомую тебе небылицу в лицах, быть оболганным даже перед лицом смерти и под пулею палача знать, что ложь вползает змеёй и на твою могилу… Какой беспредельный ужас унижения для сознательной жертвы! Какой беспредельный, из отвратительной адской грязи и помоев составленный позор для изобретательных палачей» [52].

Из Анатолия Де-Симона тоже ни предателя, ни шпиона сделать не получилось…