Просматривая иллюстрированный журнал «Нива» за 1907 год, обратил внимание на короткую заметку, рекламного характера, с обращением к читающим журнал по всей тогдашней России, об открытии в Сочи прогимназии [1]. Из этого сообщения узнал некоторые интересные детали (см. часть фото №1):
во-первых, в городе Сочи с лета 1907 года открылась прогимназия (от лат. pro – перед и др.-греч. γυμνάσιον gymnasion – школы в Древней Греции) – учреждение с программой младших четырех классов гимназий, а они согласно «Устава гимназий и прогимназий ведомства Министерства народного просвещения (1864 г.)» могли быть или мужскими, или женскими, или военными [2] [3]);
во-вторых, сочинская прогимназия «ЕДИНСТВЕННАЯ (выделено мною. – С.Д.) Высочайше разрешенная для СОВМЕСТНОГО обучения мальчиков и девочек», раннее как правило прогимназии были однополые, вероятно устоявшиеся с годами в стране патриархальные воззрения изменились после объявления Николаем II Манифеста об усовершенствовании государственного порядка от 17 октября 1905 года, провозглашавшего разного рода свободы;
в-третьих, прогимназия была расположена в Сочи «у самого берега моря», в районе так называемого Турецкого оврага, рядом с церковью, где сейчас находится киноконцертный зал «Фестивальный»;
в-четвертых, обучаться в прогимназии могли не только местные, но «дети, нуждающиеся в климатическом лечении», которые «могли восполнить здесь и здоровье, и образование», те, кто, постоянно проживая в других губерниях России, приезжали на Черноморское побережье для поправки здоровья;
в-пятых, обучение предусматривало «гимнастические упражнения и игры круглый год на воздухе», и слова «круглый год на воздухе» выгодно отличали сочинскую прогимназию от подобных прогимназий в губерниях России с суровым климатом, к другим выгодам следует присовокупить преимущества совместного обучения мальчиков с девочками и, само собой разумеющееся, постоянное косвенное климатическое лечение;
в-шестых, как дополнительное предпочтение обучения в прогимназии в Сочи подчеркивалось, что здесь «осень теплее чем в Ницце, лето не жаркое, купание в море до середины ноября», и ко всему этому прогимназию окружает «роскошная растительность и чудная природа»;
в-седьмых, приёмные экзамены в сочинскую прогимназию, самые первые, проводились 15 августа 1907 года, когда моему деду Леониду Де-Симону (3 декабря 1895 г. рождения), было 11 лет. В прогимназию Леонид поступил именно в этом году. И этот этап обучения, рассчитанный на 4 года [4], дед закончил в 1911 году почти в 16 лет.
В нашей семье сохранилась любительская фотография, на которой отображены гимназисты сочинской прогимназии (см часть фото №2). Снимок редкий, так как на нем запечатлён первый состав учеников года открытия прогимназии. На обратной стороне надпись снимавшего: «На память Леониду Де-Симонъ отъ Л. Буткина. 8-Х-1907», судя по всему, сына сочинского городского архитектора А. Я. Буткина.
На лицевой стороне рукой моего деда написано: «Ученицы и ученики 4 класса С.П.». И указаны фамилии: «Усочёва, Лейланд, Федоренко, Александрия, Тарковска, Родькин (?), Брудерер, Губар, Русаков, Де-Симон» (в первом ряду крайний справа. – С.Д.); «не хватает Виноградовой, Рябова и Буткина»; «снимал Леонтий Буткин». Эту запись дед сделал, вероятно позже, чтобы оставить в памяти тех, с кем он учился четыре года.
Фотография подтверждает, что первый состав сочинской прогимназии действительно был смешенный, состоящий из девяти юношей и шести девушек, и судя по фамилиям, представлял из себя обрусевших представителей с разными национальными корнями. Что ещё можно сказать об этом снимке? Фото рукой Леонида было «разукрашено» карандашом: кое кому он пририсовал волосы, заштриховал ремни, брюки и обувь некоторых гимназистов, а также тень на дверных стеклах. В тоже время деликатно не тронул образы гимназисток, разве что «подправив» их обувь. Предположительно, это могло свидетельствовать о внутреннем желании к изменениям 15-летнего Леонида и ещё не сформировавшихся зачатках стремлений к творчеству, преобразующих действительность.
Чтобы учиться в Сочи, каждый день посещая прогимназию, деду необходимо было проживать в самом городе, так как ежедневно ходить или ездить с Верхнего хутора, расположенного в горах выше Старой Мацесты, не представлялась возможным. Это расстояние составляло около 20 км. Учитывая это, его дядя Константин Андреевич, семья которого тоже обитала на хуторе в горах, чтобы его дети учились в городе, построил небольшой дом в Сочи.
Имели свой дом и дети Александра и Аллы Де-Симон. Я узнал об этом из письма Александра Александровича Десимона (1895 г.р.) Любови Ивановне Кореневич:
«В 1972 году я был в Сочи и город не узнал. От старого города остались считанные здания. Стоял дом, в котором жила наша семья. В этом запущенном доме сейчас склад бутафории городского театра. Вашего дома я вовсе не нашёл. Осталась бывшая гимназия» [5].
У Леонида в городе жила бабушка по матери – Фекла Самойловна, муж которой Яков Дорофеевич Королюк, предприимчивый, серьёзный и добрый человек, содержал в городе гостиницу «Россия». К слову, у бабушки Феклы, кроме дочерей (Надежды, Анны, Варвары, Марии, Веры, Евгении) были ещё сыновья: Михаил (1888 г.р.), Василий (1890 г.р.) и Петр (1893 г.р.).
В эту большую и дружную семью Леонид и был принят на время обучения в прогимназии. Надо отметить, в Сочи у деда имелось много родственников – это семьи его родных тётей: Яременко, Кореневичей, Жилинских, Захаровых. Я уж не говорю о детях его дядей: Александра и Константина Де-Симонов. В общем чувствовал себя гимназист Леонид в Сочи в окружении родственников очень комфортно. А с учётом того, что городок в начале прошлого века был небольшой, и коренные жители знали друг друга, по крайней мере, в лицо, представлялась возможность расширить круг новых знакомых. Правда в курортный сезон Сочи переполнялся приезжими, однако многие были известны местным жителям, как приверженцы местного колорита и отдыха именно на Черноморском побережье.
После окончания 4-х классов возник вынужденный год простоя в обучении, который Леонид заполнил самообразованием, возвратившись на хутор к отцу, матери, братьям и сестрам, благо в родительском доме была большая библиотека. Её начала собирать ещё бабушка, выпускница Тифлисского института благородный девиц, Нина Ивановна и продолжил отец Виктор Андреевич, тоже большой любитель чтения. Десимоновская библиотека на Верхнем хуторе находилась как рассказывали в угловой комнате, выходящей на юго-запад, имела полукруглую форму, остеклённую цветными витражами, что придавала ей особую загадочную прелесть.
Книг было так много, и они располагались не только в шкафу, и на стеллажах, но и лежали на деревянном полу. Это была любимая комната Леонида. Каждый раз, во время вакаций (каникулы у гимназистов) и в любое свободное время он брал очередную книгу и, расположившись в библиотеке, а летом в саду на траве под вкуснейшими мамиными сливами, забывал обо всем, погружаясь в новые для него миры и приключения литературных героев, либо зубрил содержание гимназических учебников. Ничто так не развивает мысль и воображение как тексты разного содержания. Надо отметить, что неизменную любовь к книгам Леонид пронёс через всю свою недолгую жизнь. К верности и постоянству этого чувства он призывал и своих детей.
Вот, что он пишет дочери, будучи мобилизованным для строительства оборонительных сооружений в 1942 году:
«Муза! Все ли мы прочитали? А читала ли ты Пиквика – это Диккенса, а Фауста – это Гёте. Я знаю, ты не читала ни того, ни другого. Какие же мы после этого интеллигентные люди? Бери пример с меня. Как не занят я сейчас, как не устаю, как не доедаю, а всё-таки … читаю сейчас и «Капитал» Маркса, и немецкую книгу на божественные темы, и биографию Чехова, и стихи Маяковского с критико-биографическим очерком и агрохимию – как меня товарищи за это не ругают и не смеются.
Конечно, я понимаю их – эти мои теперешние товарищи – вчерашние колхозники, кожевенники, штукатуры, плотники, сапожники и прочие, считают чтение непозволительной и глупой роскошью, для развлечения, им и до войны не было время читать. Надеюсь, ты смотришь на это иначе. Конечно, я чересчур увлекался чтением и посему отчасти был действительно немного ни того, «не от мира сего» [6]. Дед оправдывает своих, как он пишет «теперешних товарищей», тем, что у них не было времени читать, но при желании всегда найдется время для чтения – была бы охота, или имелась привычка узнавать новое из многочисленных источников знаний.
А вот, что он пишет сыну: «Толя! Как я тебе сочувствую, что ты сидишь без книг. Муза! Муза! Так уж трудно взять справку (вероятно, с места жительства для библиотеки. – С.Д.). Ведь чтение сейчас это полжизни, как и питание. О как книги, только книги умело выбранные, скрашивают нашу жизнь… Что я читаю? – немецкие учебники, немножко английские, французская хрестоматия есть. Читаю, если попадётся Ленина, Энгельса, книги по языкознанию, педагогике, математике, хоть ничего и не понимаю. Попался сборник математический Академии Наук, так там научные статьи на русском, английском, немецком и французском языках» [7]. Интерес к иностранным языкам у деда был непреходящий, в одном из фронтовых писем он пишет, что после войны у него желание и итальянским овладеть.
Однако вернемся в начало XX века, к гимназисту Леониду Де-Симону. Только на следующий год прогимназия была преобразована в 6-класскую [8]. И Леонид с августа 1912 года снова стал учиться, уже в 5-ом классе по программе гимназии, однако 6-ой класс он так и не закончил. Началась Первая мировая война. Ему уже было без малого 19 лет, и он, поддавшись патриотическому порыву, принял решение пойти на фронт добровольцем.
В 1915 году он уже вольноопределяющийся кавалерийского 16-го уланского полка Юго-Западного фронта. С детства Леонид был приучен к верховой езде и чувствовал себе в седле очень уверено и это не раз спасало ему жизнь в боевой обстановке. Годы войны, как они могли отразиться на интеллектуальном совершенствовании деда? Можно ли назвать образованием, законченную в это время школу прапорщиков, и участие в боевых действиях на разных фронтах? – вряд ли, но кругозор Леонида военные годы несомненно расширили, появлялись новые жизненные знания и навыки. Особенно важен был опыт тесного специфического взаимодействия с разного рода представителями народа из солдатской среды с разных уголков страны и налаживаний с ними добрых человеческих отношений.
После февральской и октябрьской революций Леонид возвращается к родным на хутор штабс-капитаном с опытом командования людьми и орденами на груди. Далее братоубийственная Гражданская война и снова дед на коне в составе Кавалерийской дикой дивизии на стороне красных. Как рассказывала его дочь, моя тётя Муза, он командовал полком (или эскадроном?) конных татар.
После ранения и увольнения из РККА Леонид трудится в одной из газет Москвы корректором. В его обязанности входило: вычитку отредактированных рукописей и чтение корректурных оттисков, устранения орфографических и пунктуационных ошибок, соблюдения технических правил набора, а также исправления недостатков смыслового и стилистического характера. Согласитесь, это тоже бесценный опыт для развития личности и реалистичного понимания, что происходит вокруг. Через газеты власть во все времена пыталась манипулировать населением. А тогда в головах многих преобладала совершеннейшая путаница: предлагалась отказаться от всего старого и поверить в новое, о котором мало кто имел представление, но толковали об это многие.
О так называемой Гражданской войне дед рассказывать не любил, считая, что в ней одни люди настраивались убивать других людей по идейным расхождениям и преследуя разные цели. Обманутые крестьяне были вовлечены в братоубийство в надежде получить землю и свободно трудиться на ней, а получили колхозы – новое «крепостное право». Рабочие стремились защищать «свою родную власть», их убеждали, что они станут правящим классом и в этом заключается их историческая роль (гегемония пролетариата), но рабочий человек так и остался на вторых ролях, исполняя волю своих партийных вождей вовсе не пролетарского происхождения.
Леонид воевал на стороне красных, исходя из того, что «даже если народ неправ – это мой народ, я с ним плечом к плечу проливал кровь на фронте в 1915-1916-1917 годах, другого у меня нет, и я верю: когда-нибудь мой народ образумится и найдет свой правильный путь». А пока систему привычных устоявшихся отношений к жизни следовало менять, приспосабливаясь к изменениям требований новой власти, другого дед для себя не приемлил.
В начале 20-х годов прошлого века Леонид крестьянствует на хуторе, многие из его окружения разделяли взгляды Л.Н. Толстого. Подрабатывает где придётся, надо было кормить семью и было не до учёбы, хотя дед продолжает читать и накапливать новые знания. Он даже собирает примитивный радиоприёмник, что слушать официальные сообщения властей из первых уст и разъясняет их своим односельчанам. В дальнейшем это будет расценено как «контрреволюционная пропаганда». В 1930 году неожиданный поворот в его судьбе, во время компании по раскулачиванию он безосновательно обвинён в распространении антисоветских измышлений и направлен на Дальний Восток. Через полгода за ним добровольно уехала туда и его жена с детьми.
В ссылке Леонид был определен на работу в лабораторию золото-прииска «Белая гора». Как рассказывали дед быстро освоил свои обязанности и ценился как отличный специалист. Само собой разумеется, другим вариантом был физический труд по добычи золотоносных пород прииска, что являлось безусловно менее квалифицированной работой. Но в случае с Леонидом не он выбирал работу, а работа выбирала его по его способностям.
На прииске, после того как у него закончился срок ссылки местные начальники не хотели его отпускать. Надо сказать, жилось Леониду с семьей на Дальнем Востоке, после того как они попривыкли, неплохо. Среди его окружения попадались интеллигентные, образованные люди с богатым жизненным опытом, с которыми семья поддерживала добрые отношения. Даже рассматривался вариант, что дед останется на прииске на положении вольнонаёмного. Особенно не хотела уезжать дочь Муза, ей всё нравилось: и отношения между ссыльными, и её учителя, и замечательная природа.
Перед окончанием срока ссылки его вызвал в НКВД, и предложили деду присматривать за иностранным специалистом, американцем, докладывая обо всем соответствующему сотруднику. Леонид довольно сносно знал английский язык и постоянно привлекался к роли переводчика (в то время в Америке был экономический кризис и безработица, а квалифицированные специалисты охотно нанимались на предприятия Советского Союза. – С. Д.). Такое предложение деду не понравилось. На семейном совете он заявил, что ни в полиции при царе не служил и в НКВД доносчиком быть не намерен. Это ускорило отъезд его семьи с Дальнего Востока. Леониду хватило ума не возвращаться в родные места на Черноморском побережье и для проживания он выбрал город Орджоникидзе.
После окончания срока ссылки с клеймом 58-ой статьи (пункт 10 – «контрреволюционная пропаганда и агитация) Леонид работал, проявив предусмотрительность, в разных организациях просто разнорабочим или тогда говорил «чернорабочим», стараясь не высовываться, так как был уже помечен Советской властью, как «бывший» и «враг народа». Его жизненный опыт и способность анализировать курс компартии страны позволили ему, как «просто рабочему человеку», в нужные моменты меняя места проживания, избежать последующих волн политических репрессий. Это выгодно отличало его от тех «образованных», кто фанатично верил «народной власти» и в результате оказывался в сталинских лагерях по результатам доносов.
Помните выражение: «умудренный жизненным опытом»? Не случайно в нём слова мудрость и опыт взаимосвязаны. Именно богатый жизненный опыт придаёт уму особенные свойства. Как известно, мудрость заключается: в освоении всякого рода знаний и накопленном подсознательном жизненном опыте, а также способности их уместного применения в том или ином случае. И в этом смысле деду нельзя было отказать в некоторой мудрости и гибкости поведении в определённых жизненных обстоятельствах с 1935 по 1941 годы. Иметь, как говорил дед, тавро «контрреволюционера» и, от себя добавим, удержаться – это дорогого стоило.
В 1941 году Леонид сначала был мобилизован, как неблагонадёжный, в части военизированных строительных колонн, а затем в 1943 году, воспользовавшись случаем и неразберихой в работе так называемых органов, добровольцем записался в строевую часть, в один из батальонов 1-ой Комсомольской штурмовой инженерно-саперной бригады (ШИСБр). Не сделай он этого – остался бы жив.
Нам осталось неизвестным, чем он руководствовался, стремясь в самое пекло, на передовую. Возможно подспудно он желал доказать, что «врагом народа» он не является и всегда готов пролить кровь и отдать жизнь за него и свою страну. Вероятно, он надеялся, что после войны, возвратившись победителем, жизнь измениться в лучшую сторону. Впрочем, в этом он не был оригинален, на это рассчитывало абсолютное большинство фронтовиков. Всем казалось, что после войны жизнь измениться кардинально, и все счастливо заживут в нравственно обновленной стране.
В нашей семье сохранились фронтовые письма деда. В них он делится с родными своими мыслями, пожеланиями, планами и надеждами. Но нас будет интересовать прежде всего то, что относится к образованию и замыслами Леонида по его углублению и расширению. Вот что пишет мой почти 48-летний дед, находясь в центре подготовки красноармейцев Штурмовой инженерно-саперной бригады:
«Что я чувствую? Живу надеждой на лучшее будущее, на яркую, светлую жизнь завтрашнего дня. Какой представляю себе завтрашнюю жизнь? Разумной, не эмоциональной (мои годы!) полной служения семье, своему самообразованию, теоретическим наукам, не имеющим непосредственного извлечения материальных благ, а также посвященной борьбе за здоровье всех своих и борьбе со старостью.
Учится хотя бы с азов и так до дня своей смерти. Облегчить труд жене, чтобы дать ей возможность читать, учиться. Помочь сыну встать твердо на ноги, физическое здоровье, свежая голова, характер – мужество, выработка миросозерцания, выбор профессии по «душе». Дочери – помочь загладить свою вину, свою невнимательность за время её учёбы в техникуме и помочь устроить ей свою личную жизнь. Оле (жене. – С.Д.) вернуть по возможности здоровье.
Выработать для себя ежедневный распорядок дня: 2 часа с утра – самообразование; 10 часов заработок; 2 часа дорога на работу + обеденный отдых + иностранные языки + самообразование; 6 часов сна (5 часов ночью + 1 час мертвый после обеда) = 20 часов. Остается 4 часа. Во время обеда, ужина и завтрака не читать. (30 минут + 1 час + 30 минут – пища, питание, беседа). 2 часа – физпомощь и вообще помощь в семье. Если зарабатывать не 10, а 8 часов, то 4 часа семье исключительно. Зарабатывать обязательно 10 часов, ибо питание после войны основа всего. Ложиться в 11 часов, подъём в 4 утра. Выходной в природу. Такова моя программа на завтрашний день после войны» [9].
Исполнимо ли это? Возможно это только мечты? А что если нет? Ведь мы не всегда понимаем в каких условиях были вынуждены жить наши деды, и как они выживали, оказавшись в неблагоприятных жизненных обстоятельствах. И оставались в живых, и добивались своего в самых невероятных условиях. Одно ясно: мечтать не вредно, но вредно не мечтать и, если за здравой мыслью следуют целенаправленные упорные действия, можно достичь много.
Я попытался проанализировать одно из писем деда написанное своему сыну [10]. Письмо начиналось словами «Дорогой Толя» и заканчивалось – «твой папа», то есть оно предназначалось только моему отцу. Как покажут дальнейшие события, деда готовили в учебном подразделении для саперно-инженерных частей, а это, прежде всего, минирование и разминирование, разведка обороны противника, проделыванием проходов в минных полях, борьба с проволочными заграждениями. Это о таких говорят: сапер ошибается только один раз.
В этом письме я решил подсчитать сколько раз упоминается жизнь (+) и сколько – возможная смерть (-).
(1) «Только здесь научился ценить время» (читай жизнь) (+); (2) «Возможно не узнаю об окончании 7 классов сына «никогда» (-); (3) «Жить полноценной интересной жизнью» (+); (4) «Если я вернусь к вам жив и невредим» (-); (5) «Мечтаю. Фантазирую. Будим жить» (+); (6) «Видеть иной уклад жизни» (+); (7) «Прости мечтания, чем ещё заполнить свободные минуты, как не мечтами о будущей «радостной жизни» (+); (8) «Так хочется этой полноценной, счастливой жизни» (+); (9) «Как будет интересно жить после войны» (+); (10) «Сколько будет перемен в жизни» (+); (11) «Не виделся и, пожалуй, не увижусь» (-).
Итак, слово «жизнь» упоминается в письме – 8 раз, намек на возможную гибель – 3 раза. Безусловно, это письмо о жизни – «будущей», «совместной», «семейной», «радостной», «полноценной», «интересной», «счастливой» – все прилагательные и сравнения принадлежат деду и взяты из его письма.
Попробуем понять, был ли верен себе Леонид в трудных условиях войны своей познавательной потребности. Приближаясь под постоянными авианалётами к непосредственному соприкосновению с немцами, дед вместо того, чтобы думать об опасности, пишет:
«Однако, что меня тревожит – это мои книги. Жалко, право, с ними расставаться, а придётся, я должен быть налегке – ничего лишнего» [11].
«Не столько меня тревожат наша работа и наши операции, сколько эти переходы, они для меня мучительны, ибо у меня порядочный груз книг, которые я раздобыл в Ельне. Читать в такой обстановке трудновато, но нет да нет заглянешь в книгу. Добыл себе учебник английского языка на немецком языке. Таким образом, я изучаю одновременно два языка» [12].
Обратим внимание, таскать в вещевом мешке за спиной разные книги не только тяжело, но и опасно. Всегда мог возникнуть вопрос: зачем рядовому книги на немецком – языке врага? Но тем ни менее, презрев тяготы и несмотря на опасность, он это делал. Что это, как не посыл одной из главных для Леонида потребностей – познавательной. Некоторые из его сослуживцев использовали вещмешки для ношения дополнительных харчей, некоторые – для боезапаса или чистого белья и теплых вещей, но это другие потребности более существенного назначение, направленные на извлечения практической материальной пользы.
Среди молодых солдат штурмового инженерно-саперного батальона (бригада считалась комсомольской) дед выделялся не только своим возрастом, но и «старорежимной образованностью», и, учитывая это, его назначили санинструктором. В подчинении этого медика состояли санитары, которых он обязан был обучать и командовать ими. Санинструктор выполнял указания только командира роты, а по специальности –фельдшера батальона. Если бы Леониду удалось остаться живым, он, как и его брат Дмитрий Викторович Десимон, вернулся бы домой сержантом.
Но уцелеть в бою 23 октября 1943 года около деревни Старая Тухиня, «находясь непосредственно в боевых порядках роты» [13] и оказывая первую помощь раненным сослуживцам на поле боя, было проблематично даже обладая какими угодно знаниями. А если учитывать характер деда, сформированный ещё с образцов офицеров Первой мировой: «Пулям я не кланяюсь, как это у нас почти все делают. Знаю: раз пролетела, значит не для меня» [14], Леонид был обречен, и пал смертью храбрых спасая молодых ребят саперов-штурмовиков.
В нашей семье память о сочинском гимназисте, вольноопределяющемся-кавалеристе и офицере царской армии Первой мировой, красном командире Гражданской войны, отце и муже, корректоре столичной газеты, крестьянине, работающим на хуторе Де-Симон, политически ссыльном, лаборанте золотоносных приисков на Дальнем Востоке, чернорабочем первых советских пятилеток, военизированном строителе оборонных сооружений на разных фронтах войны, санинструкторе 1-ой Комсомольской Штурмовой инженерно-саперной бригады, награждённом орденом Отечественной войны, спасшем перед смертельным ранением Шестнадцать Молодых бойцов – сохраниться навсегда.
