Первый свидетель – Дмитрий Иванович Кипиани, действительный статский советник, публицист, писатель и переводчик. В своих воспоминаниях он причисляет А.Ф. Десимона, как члена Совета наместника Кавказа, к «сонму избранных» [108]. В Совете, по его мнению, «заседали тогда люди опытные в делах, образованные, вполне благонадёжные и не чуждые гуманных увлечений» [109], и Десимон входил в их число. Кипиани был, судя по всему, человеком импульсивным и невыдержанным, а Десимон спас его от неблаговидного поступка.
Вот как это описывает Кипиани. Юрист-консультант от Министерства юстиции в совете наместника действительный статский советник Розов сделал замечание Кипиани, что он неправильно докладывает на совете: «необходимо излагать не дело, а записку из дела». Однако Кипиани, в доказательство своей правоты, показал юристу Свод закона о порядке доклада дел в совете. «Бедный Розов замолк, как ошпаренный, и во всё заседание не проронил уже ни одного слова; но злость продолжала бушевать в старческой груди, и в следующее заседание, через неделю, разразился он новым обвинением.
Как ни напрягаю я теперь память никак не могу припомнить, в чём именно на этот раз было дело – но это второе замечание Розова было сделано до такой степени нелепо, и в такой возмутительной форме, что моё примерное (в кругу моих сверстников, а по их милости и в обществе, я приобрёл эпитет терпеливейшего из грузин) терпение мгновенно исчезло и, дрожа как в лихорадке, схватил я со стола огромную стеклянную чернильницу и наверное раскроил бы ею лоб злополучному старику, если бы не заметили моего движения и не удержали меня сидящие рядом со мною члены совета: Фед. Евст. Коцебу и Андр. Франц. Десимон (в последствие член комиссии прошений)» [110].
Почему Кипиани забыл причину своей ярости, но навсегда запомнил Десимона? Да, как было забыть «терпеливейшему из грузин» Десимона и Коцебу, спасших его от преступления, суда и наказания?!
Второй свидетель – Алексей Александрович Харитонов, воспитанник Царскосельского лицея, певец-любитель, обладатель приятного драматического тенора и исполнитель романсов, в своих воспоминаниях рассказывает о своём переводе из временного отделения собственной Е. И. В. канцелярии по делам Закавказского края в казенную палату г. Тифлиса. Это назначение было для Харитонова очень важным и желаемым, и он, используя все свои связи, всячески его добивался.
Он пишет о большой значимости этой жизненной цели такими слова: «это назначение решало участь моей жизни и службы, ибо я нашёл на далёком Кавказе здоровье и семейное счастье, приобрёл известность, как служебный деятель, осыпан милостями покойного государя и возвратился оттуда, через 18 лет, сенатором, относительно молодым (49 лет), оставил по себе недурную память» [111].
Читая это невольно задумываешься, какую благодарность должен был испытывать этот человек к тем, кто способствовал его переводу в Тифлис, когда решалось «участь его жизни и службы».
Но обо всём по порядку. Когда надворному советнику Алексею Александровичу Харитонову уже порядком надоела его служба в Кавказском комитете, а «близкое знакомство с Даргомыжским и Глинкой», и исполнение их романсов, которые он «пел даже в публичных концертах под аккомпанемент самих композиторов» [112], более его не развлекало; когда от всего этого он стал болеть и покрываться сыпью (см. его воспоминания Харитонова – С.Д.); он стал выискивать возможность перебраться на Кавказ. А тут как раз пришло уведомление наместника Кавказского о вакантном месте председателя Тифлисской казённой палаты.
Управляющий делами Кавказского комитета В.П. Бутков, от которого Харитонов не скрывал своей мечты о службе на Кавказе, предложил своему подчинённому воспользоваться случаем: «Вот вам. Алексей Александрович, хороший случай перейти на службу в Тифлис: хотите ли, чтобы я переговорил об этом с Сафроновым?» [113].
Бутков, мастер составления докладов и поднаторевший в чиновничьих интригах, предполагал действовать через директора канцелярии наместника Кавказского Сафронова, который в это время находился в Петербурге «без всякой, впрочем, надобности», и «ходил к Буткову ежедневно, в ожидании награды» [114]. Сафронов, желая угодить Буткову, в свою очередь уведомил обо всём наместника кн. Воронцова и, исполняющего обязанности Сафронова, Десимона.
Теперь же снова возвратимся к воспоминаниям соискателя места в Тифлисе и приведём их дословно, чтобы потом проанализировать. «Вдруг неожиданно получается письмо от министра финансов Вронченко (желанное место – казённая палата – относилась к его ведомству – С.Д.), в котором он уведомляет, что кн. Воронцов обратился к нему с запросом, мог ли я, по своим способностям и служебной опытности, занять место председателя казённой палаты в Тифлисе (а желанное место – на два класса выше, статского советника, плюс кавказские надбавки – С.Д.), и просил, в случае согласия на то его, министра, дать ход официальному представлению, тут же приложенному к письму кн. Воронцова. Чернышев был недоволен таким оборотом дела, и неудовольствие его могло бы всё дело испортить, если бы Бутков не успел его успокоить и объяснить странное обращение наместника к министру финансов о чиновнике канцелярии Кавказского комитета неумелостью или промахом Десимона, который тогда, за отсутствием Сафронова, временно исправлял должность директора канцелярии наместника. После того я через несколько дней был назначен в чин коллежского советника (повышен в чине – С.Д.), председателем Тифлисской казённой палаты, о чём отдано в Высочайшем приказе по гражданскому ведомству 18-го февраля 1847 года» [115].
Так вот кому обязан Харитонов решением «участи своей жизни и службы», повышением в чине и должности – Десимону и его якобы «неумелостью и промахом»! Вот кого надо было благодарить. Ни Буткова, который испугавшись неудовольствия военного министра Чернышева, ни пол словом не обмолвился, что это его интрига; ни Сафронова, имя его у военного министра вообще и не упоминалась; ни Воронцова, который «обещал» это место «статскому советнику Беру...старому сослуживцу» [116], но изменил своё решение; а А.Ф. Десимона. Именно он, имея письменную просьбу Сафронова обсудил её с наместником, подготовил официальное представление на имя министра финансов, хотя знал, что высшим начальником соискателя является кн. Чернышев.
Стоит обратить внимание в воспоминаниях Харитонова на кое-какие детали. Военный министр, председатель Кавказского комитета кн. Чернышев «был недоволен таким оборотом дела и неудовольствие его могло бы всё дело испортить». Ещё бы, кто-то без его ведома решат дело о его подчинённых! Но, как-то странно военный министр успокоился, когда узнал, что это обращение подготовил «неумелый» Десимон, хотя, по всем чиновничьим представлениям, его следовало примерно наказать. Так нет же, через несколько дней состоялось повышение Харитонова в чине и должности, и его назначение на Кавказ.
А Десимон в этом же году, обратите внимание, за свои якобы «неумелость и промахи» был назначен в генеральскую должность членом Совета наместника Кавказского. Видимо, Харитонов в своих воспоминаниях выпячивая «промах» Десимона всё-такие переусердствовал, так как в его рассказе, с учётом последующих событий, отсутствует внутренняя логика.
Из воспоминаний Харитонова явствует, что он завидовал А.Ф. Десимону или, возможно, сказывалась неприязнь «лицеистов» к «пажам» и гвардейцам. Послужной список Десимона Харитонов приводит, в отличие от других персонажей своих мемуаров, почти полностью, однако с акцентом на ревизию статс-секретаря Позена и перемещении Десимона с должности директора канцелярии главноуправляющего Кавказа на якобы менее престижную должность вице-губернатора (это событие освещено см. выше - С.Д.).
Кроме того, эту же мысль о зависти Харитонова, он сам же и подтверждает. «Я был в тот день приглашён к обеду у Воронцовых и вёл к столу жену губернского представителя, княгиню Варвару Орбельяни, которая мне сказала, между прочим, что по утверждению Десимона, только-что возвратившегося из Петербурга, Лаблаш хуже нашего Виллы (солисты театров Петербургского и Тифлисского - С.Д.) в роли дон-Бартоло в «Севильском цирюльнике». Я осмелился высказать своё сомнение, но она отдала преимущество мнению Десимона, как очевидца» [117].
Казалось бы, совершенно пустяковый эпизод, его и упоминать не следовало, но в глубине этих воспоминаний – эмоции Харитонова – задето его самолюбие и самомнение, знатока вокального искусства, каковым он себя считал: «я высказал своё мнение», но дамы высшего Тифлисского общества предпочли мнение Десимона.
Третий свидетель. Исарлов В.С. – сотрудник кавказских газет и современник Десимона. В своем воспоминании о генерале Н.Н. Муравьеве, бывшем наместнике Кавказском, рассказал о поразившем всех, и потому запомнившемся, ответе А.Ф. Десимона вновь назначенному в 1854 г. наместнику, человеку жесткому, получившему от поляков в 1864 г. прозвище «вешатель».
«Много было тогда рассказов о новом начальнике края; между прочим рассказывали, что когда, после приезда его в Тифлис, представлялись ему все чины военного и гражданского ведомства, то он каждого из них расспрашивал очень обстоятельно о службе. Когда он дошел до членов совета Наместника или Главного Управления, то обратился к ним с запросом; “чем они занимаются в совете?” – Они затруднились ответом и молчали; тогда один из них, Андрей Францович Десимон (бывший директором канцелярии Наместника во времена Главноуправляющего Головина) ответил прямо: “почти ничего не делаем, ваше высокопревосходительство; мы в неделю раз собираемся в совете, потолкуем кое о чем, выслушаем доклад правителя канцелярии и затем расходимся до другого заседания”. “Спасибо за откровенность!” – сказал ему Муравьев». Дело в том, что в последние годы перед смертью кн. Воронцова, правление его стало ослабевать и это сказалось на деятельности кавказских чиновников, и было непереносимо для всегда деятельного Десимона.
Четвертый свидетель. В.А. Дюбенко, прослуживший на Кавказе около 50 лет и написавший об этом личные, эмоционально насыщенные, вовсе не парадные воспоминания. Большую часть службы находясь среди чиновников среднего уровня, он разделял их суждения о начальниках, высказывая и учитывая их мнения о тех или иных, чем-либо знаменательных лицах. Это вынудило редакцию написать предисловие к его воспоминаниям, оправдывающее его рассказы, хотя он ни в каких оправданиях не нуждался: «По мнению редакции, рассказы и характеристики автора не допускают ни малейшего сомнения в своей правдивости... они составляют полезный материал для истории Кавказа, их можно назвать документальными свидетельскими показаниями для суда истории и потомства...
Автор “Воспоминаний” медленно возвышаясь по ступеням гражданской чиновничий иерархии, ограничивается скромной точкой зрения исполнительного подчинённого, довольствуясь тесным кругозором, ограниченным личными его отношениями к начальствующим лицам» [119].
Вот, например, как мемуарист описывает Головина, непосредственного начальника Десимона: «Угрюмый, недоступный, всегда как будто не доспавший и недовольный, при том же строгий педант, – он наводил на подчинённых только страх и неприятное чувство». Ему на смену пришёл Нейдгардт: «болезненный, в высшей степени раздражительный, нетерпеливо-беспокойный…» [120].
О Десимоне Дзюбенко несколько другого мнения: «У него (Головина – С.Д.) ближайшим доверенным лицом был Андрей Францович Д е с и м о н (разрядка Дзюбенко – С.Д.), которого все любили и уважали за его деликатное, простое обращение и готовность помогать всякому - словом и делом» [121]. Эта короткая характеристика Десимона показательна тем, что дана подчинённым. Её, по мнению Дзюбенко, разделяли другие чиновники: все его любили и уважали. И не то важно, что Десимон был добр и деликатен, а то, что готов был помочь всякому - словом, и самое главное, делом. Не всякий чиновник положения Десимона был на это способен.
А вот и современные свидетельства. А.Ф. Десимон внес определённый вклад в изучение истории и этнографии Дагестана. На одну из его публикаций до сих пор ссылаются дагестанские учёные, в своих исследованиях. Они пишут: Хан-Иагомедов С.О. – о его большом вкладе в изучении истории Дагестана; Агашарова С.С. – об «особенно ценных сведениях по этнографии лезгин»; Ремиханова Р.И. – о «интересных сведениях» положения «вольных обществ»; Ихилов М.М. – о весьма значительном вкладе в этнографию Дагестана дореволюционных авторов, в том числе А.Ф. Десимона; Гаджиев В.Г. ссылается на его сообщения об «Ахты, так и других селений вольных обществ».
