Андрей Францович Десимон (1806 – 1879), мой прапрадед по прямой линии, сын подполковника и Георгиевского кавалера. Воспитывался в Е.И.В. Пажеском корпусе. Лейб-гвардии штабс-капитан Преображенского полка, старший адъютант гвардейского корпуса.
Десимон Андрей Францович
После увольнения к статским делам прошёл путь на Кавказе от чиновника особых поручений до члена Совета Главного управления наместника при главноначальствующих Головине, Нейтгардте, Воронцове, Муравьеве, Барятинском, великом князе Михаиле Николаевиче. Более 30-летняя деятельность Андрея Францовича на Кавказе «ознаменована многими полезными реформами, обязанными его инициативе» [1]. Будучи по образу мыслей государственником, «исключительно заведуя делами, до преобразования края касающимися» [2] разработал проект «Положения об общественном городском управлении г. Тифлиса» [3], практически заложил основы прообраза Тифлисской мэрии; деятельно участвовал в подготовке «Учреждения для управления Закавказским краем» [4], «Учреждение губернских правлений» [5], реорганизации содержания и структуры гражданской канцелярии главноначальствующего на Кавказе, участвовал во многих других преобразованиях для улучшения функционирования единой системы органов исполнительной власти на Кавказе.
Обращаясь к коллегам-чиновникам, преобразователям России, Андрей Францович подчёркивал их христианскую взаимосвязанность друг с другом и с народом, «уважение к старшим, доброе согласие между собой, кроткое снисхождение к низшим вашим подчинённым – вот звенья, которые должны вас всех неразрывно связывать; и этим вы приобретёте любовь и уважение от всех с вами служащих, ваших начальников и ваших подчинённых и самого народа, дела и судьбы которого вам вверены» [6]. Благодаря своим убеждениям и вытекающему из них поведению, Андрей Францович пользовался доверием своих начальников и уважением подчинённых, которые «все любили и уважали за его деликатное, простое обращение и готовность помогать всякому – словом и делом» [7].
Он был действительным членом Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. На одну из его публикаций до сих пор ссылаются историки и этнографы. В ней, помимо фактов из истории Дагестана и его народа, он высказывает и ныне актуальные мысли: воцарение мира на Кавказе возможно только при строгом соблюдении законности и цивилизованном административном управлении, «нет сомнения, что правосудие строгое при управлении образованном, но не слабом, сохранит надолго столь благодетельное спокойствие в этой части Дагестана» [8].
С учётом его заслуг названы Десимоновская площадь, улица и переулок в Тифлисе. Награждён высшими орденами Российской империи. Тайный советник. Последние годы жизни член Комиссии прошений на Высочайшее имя, приносимых в Петербурге.
Преамбула. Психопат из императорского дома.
Психопатия – это тяжёлые нарушения характера и поведения, сопровождающиеся личностной и социальной дезадаптацией, часто передающиеся по наследству, возникающие в детском или подростковом возрасте и проявляющиеся на протяжении всей жизни. Русский психиатр П.Б. Ганнушкин выделил критерии, вошедшие в историю как триада Ганнушкина – выраженные нарушения характера, определяющие весь психический облик до степени, нарушающей социальную приспособляемость. В таком виде учение о психопатиях сложилось уже в конце XIX века, тогда как ранние подобные нарушения описывались как «душевноболезненный темперамент», «моральное помешательство», «дегенерация» и др. Одним из таких вырожденцев с убедительными признаками болезненного темперамента и морального помешательства, несомненно, являлся великий князь Константин Павлович Романов.
Из многочисленных исторических источников известно, наследственность Константина была отягощена патологической возбудимостью и неуравновешенностью отца, Павла Петровича Романова (Павла I), отличавшегося упрямством, деспотизмом, мнительностью и неадекватными поступками. У деда по отцу, Петра Федоровича (Петра III), также наблюдались странности в поведении.
В детстве у Константина отмечали признаки врождённой неуравновешенности центральной нервной системы, проявляющиеся в виде капризности, раздражительности, снижении внимания, неспособности сосредоточиться, двигательной расторможенности. Со слов его воспитателя Ф.Л. Лагарпа, в подростковом возрасте: «затруднения, которые он испытывает при запоминании наизусть таблицы умножения, и отвращение ко всему, что останавливает его внимание на несколько минут сряду…ни одной минуты покойной, всегда в движении; не замечая куда идёт и куда ставит ногу; он непременно выпрыгнул бы из окошка, если бы за ним не следили» [9].
На фоне психического дефекта у него легко формировались протестные поведенческие реакции, часто с выраженным психомоторным возбуждением и агрессивными проявлениями к окружающим. По свидетельству Лагарпа: «Я заметил, например, не один, а тысячу раз, что читал худо нарочно, отказывался писать слова, которые он только что прочёл или написал, потому что не хотел сделать того или другого. Он прямо отказывался исполнять мои приказания, бросал книги, карты, бумагу, перья на пол; стирал арифметические задачи, написанные на его чёрном столе, и эти проявления непослушания сопровождались движениями гнева и припадками ярости, способными вывести из терпения самого терпеливого человека в свете… Я предоставлял свободу великому князю кричать, плакать, упрямится, обещать исправится, просить прощения, шуметь, не останавливая этой бури, пока она не угрожала повредить его здоровью…» [10]
Развивался Константин в условиях, не способствующих коррекции, присущих ему патологических черт характера. Об этом сообщает тот же Лагарп, общавшийся с ним ежедневно, и которого трудно заподозрить в необъективности: «…при тех условиях, среди которых он находился до сих пор, трудно было бы ожидать, что упрямство его пройдёт, и действительно оно приобрело характер такой несдержанности, что потворствовать ей и терпеть её более невозможно» [11] «Привыкая действовать под впечатлением минуты, он не замечает даже наносимых им смертельных обид и убеждён в том, что оскорбления лиц, подобных ему, забываются обиженными…» [12]
Со временем дегенеративные черты характера Константина стали проявляться не только в узком «домашнем» кругу, но и в присутствие малознакомых ему лиц, являясь свидетельством углубления психических расстройств и расширения поводов для их проявлений. Его бабушка Екатерина II сообщает графу Салтыкову: «Мне известно бесчинное, бесчестное, непристойное поведение его в доме генерала и прокурора, где он не оставил ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства, даже обнаружил и к вам неблагодарность, понося вас и жену вашу, что столь нагло и постыдно и бессовестно им произнесено было, что не токмо многие из наших, но даже и шведы без соблазна, содрогания и омерзения слышать не могли. Сверх того, он со всякою подлостью везде, даже по улицам, обращается с такой непристойной фамильярностью, что и того и смотрю, что его где ни есть прибьют к стыду и крайней неприятностью» [13].
На фоне патологических черт характера у него рано сформировались садистские наклонности, с убеждениями о мало ценности человеческой жизни. В играх Константин, в отличие от своего брата Александра, не награждал своих игрушечных героев, а напротив, вешал их и расстреливал. «Эти мелочи были весьма знаменательны и обрисовывали характер этих двух детей; из них один проявлял свои врождённые чувства (Константин), а другой высказывал те убеждения, которые ему внушали (Александр)» [14]. Эта же патология проявилась у Константина при его сватовстве с немецкой принцессой. Он, показывая армейские приёмы, выламывал при этом ей руки, «кусал в шутку» и искренне недоумевал, видя на её глазах слёзы [15]. Константин приходил к невесте в пять утра с трубой и двумя военными барабанами и бил зарю. Невеста, едва успев одеться, начинала метаться, а он заставлял её играть на клавесине, пел песни и, отбивая ритм ногой, хохотал [16].
Угрызениями совести Константин не страдал, так как не склонен был к рефлексии и критическому отношению к своим поступкам и словам. События, связанные с убийством отца, называл «кашей»: «Ну, Саблуков, хороша была каша в тот день!» [17] и, будучи подозрителен и мнителен, всю жизнь малодушно испытывал страх разделить судьбу отца, много раз повторяя паранойяльную мысль, от которой не мог избавиться: «меня задушат, как задушили отца» [18].
Вот одна из первых, известных нам, жертв из мартиролога, уже сформировавшегося морального дегенерата Константина – вдова португальского консула госпожа Араужо. Он, с адъютантами, изнасиловал её, после чего вдова умерла. Как писали современники, Константин поступил с ней «самым злодейским образом» [19].
Всякая психопатия это не только эмоциональные, но и волевые нарушения. Во время войны с французами он «только и твердил, что об ужасе, который ему внушало приближение Наполеона, и повторял всякому встречному, что надо просить мира и добиваться его, во что бы то ни стало» [20]. Графиня Эдлинг обвиняла Константина в трусости, замечая, что «в виду опасности» он терялся так, что его «можно было принять за виновного или умоповреждённого» [21]. По этой причине в войне 1812 года цесаревич участия не принимал. Он присоединился к войскам, когда победа России стала делом решенным.
Состояние алкогольного опьянения принимало у него, как у всякого психопата, патологический характер с поведенческими нарушениями. По свидетельству современников, напившись пьян, Константин в заграничном своём путешествии не доходил до нужника и испражнялся прямо в комодные ящики гостиницы [22].
В 1814 году Александр I повелевает Константину командовать польской армией. Близкий друг обеих братьев князь Чарторыйский в своих письмах императору часто жаловался на Константина, оскорблявшего «самыми кровавыми оскорблениями» офицеров, которые после унижения в буквальном смысле заболевал [23].
Чарторыйский писал Александру I о Константине: «…его вспышки гнева и ярости весьма часто были результатом минутного полнейшего самозабвения и отсутствия всякого сознания, и самые их размеры, не соответствовавшие нисколько ничтожности вызвавших их поводов, свидетельствовали подчас о какой-то действительной, почти психической невменяемости» [24]
Таким он бывал часто со своими подчиненными офицерами. Так весной 1816 года в Варшаве Константин унизил двух офицеров. В ответ другие офицеры полка, заявили, что служить с товарищами больше не могут. Это был сговор офицеров, в надежде, что о бунте донесут Константину, ведь была задета офицерская честь, однако о случившемся Константину не доложили. В ответ капитан Велижек, адъютант генерала Красинского, на собрании генералов в самых резких словах заявил, что малодушие не лучший выход в деле защиты офицерской чести от оскорблений. Красинский приказал посадить адъютанта под домашний арест. В знак протеста, против нанесенных цесаревичем оскорблений, три офицера полка, договорившись между собой, по очереди покончили жизнь самоубийством. Четвертым это сделал Велижек. Вот выдержка из его предсмертного письма: «…Одним словом, я покидаю своё бедное отечество в беспомощном состоянии, преданное капризу одного человека…», и этим человеком был Константин Павлович Романов.
Какой поистине дьявольской силой, сумасшедшей разрушительной энергией, обладали «кровавые оскорбления» этого невменяемого психопата из императорского дома, если после них оскорбленные, либо заболевали, либо кончали жизнь самоубийством.
