Перед моими глазами лежит наградной лист моего деда. Приведём содержание его дословно:
«Десимон Леонид Викторович, рядовой, санинструктор, 4-ого Отдельного Штурмового Инженерно-саперного батальона, представляется к награде орденом «Отечественной войны II степени», 1895 г.р., русский, б/п, участие в Отечественной войне с VI 1941 г., ранений и контузий не имеет, в Красной армии с 1941 г., призван Орджоникидзевским РВК, наград не имеет.
Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига и заслуг:
Рядовой Десимон Л.В. особо отличился при штурме обороны противника в районе деревни Старая Тухиня, находясь непосредственно в боевых порядках роты он оказывал во время боя первую помощь 16 человекам раненых и эвакуировал их в тыл. Рядовой Десимон достоин правительственной награды орденом «Отечественной войны II степени». И.О. Командира 4-го ОШИСБ капитан Ярченко. 23.10.1943 г.» [1].
Наградной лист на рядового санинструктора Десимона Леонида Викторовича
Обратим внимание на следующее. Во-первых, дед, по мнению командиров, воюет с начала войны с июня 1941 года, т. е. уже более 2-х лет, при этом ни ранения, ни контузии не получал. Что это особое везение? Или «воевал» он не на передовой, а в тылу? Во-вторых, деду в 1943 году уже 48 лет, а соединение, в котором он сражается называется «1-ая Комсомольская Штурмовая Инженерно-саперная бригада Резерва Главного Верховного Командования» (ШИСБр РГВК). Именно «комсомольская», т.е. укомплектованная бойцами соответствующего контингента, дед же из этого возраста давно уже вышел. Чем это объяснить?
В-третьих, задумаемся над оборотом «особо отличился», т.е. отличался и ранее, но «в районе деревни Старая Тухиня» отличился особо. Постараемся и это прояснить. Наконец, в-четвертых, он не просто спас 16 сослуживцев, но и находился «непосредственно в боевых порядках роты» и «отличился при штурме обороны противника». Такое описание боевых заслуг подписал комбат 4-го отдельного штурмового инженерно-саперного батальона.
Этот наградной лист долгое время пылился и желтел в архиве Министерства Обороны, и никто из нашей семьи приведённый выше текст не читал. Его жене и детям было просто сообщено формально и сухо, что их муж и отец «пропал без вести». Жил без вести и пропал без вести. Эта формулировка являлось определённо двусмысленной, в отличие от более пафосной – «пал в бою, сражаясь за Родину». Кроме того, родные так и не получили орден «Отечественной войны» в соответствии с его статутом, как свидетельство преданности деда Родине, своему народу и подтверждения, что его жизнь не была бессмысленной.
Когда впервые в 2016 году я прочитал «Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига» деда, моё сердце переполнялось гордостью: он отмечен наградой ни за то, что убивал, а за то, что спасал своих товарищей, находясь в самом пекле боя под градом пуль и осколков, и благодаря его мужеству сохранено 16 душ сослуживцев-товарищей.
Таких молодых сослуживцев-комсомольцев спасал мой дед.
Вот что пишет один из фронтовиков, знакомый с работой санинструкторов на фронте: «На курсы санинструкторов даже мужиков хилых не брали. Только здоровенных! Работа у санинструктора потяжелей, чем у сапера. Санинструктор должен за ночь минимум раза четыре оползти свои окопы на предмет обнаружения раненых. Это в кино, книгах пишут: она такая слабая, тащила раненого, такого большого, на себе чуть ли не километр! Да это брехня. Нас особо предупреждали: если потащишь раненого в тыл – расстрел на месте за дезертирство. Ведь санинструктор для чего нужен? Санинструктор должен не допустить большой потери крови и наложить повязку. А чтоб в тыл его тащить, для этого у санинструктора все в подчинении. Всегда есть, кому с поля боя вынести. Санинструктор ведь никому не подчиняется. Только начальнику санбата» [2]. Таким образом, санинструктор обязан находится среди сослуживцев в самом пекле боя.
Вынос раненого после того, как на поле боя санинструктор оказал ему медицинскую помощь, спасая его жизнь.
Далее попытаемся ответить на свои же, раннее поставленные, вопросы. Первое – ещё в августе 1941 г. была объявлена мобилизация военнообязанных 1890-1904 года рождения (дед 1895 года рождения), и дед Леонид был призван в одну из военных инженерно-строительных частей в так называемую рабочую колонну. Эти части трудились для победы во втором эшелоне тыла фронта. Только поэтому у него не было «ни ранений, ни контузий». Почему дед не попал в строевую часть? А не попал он в строевики по политическим мотивам, вероятно, ему не удалось скрыть в военкомате осуждение по 58 статье и нахождение в ссылке на Дальнем Востоке с 1930 по 1935 годы.
Название «рабочие колонны» является обобщающим. В архивных документах наряду с рабочими колоннами (РК) упоминаются строительные рабочие колонны (СРК), отдельные строительные рабочие колонны (ОСРК), отдельные строительные рабочие батальоны (ОСРБ), отдельные строительные батальоны (ОСБ), строительные рабочие батальоны (СРБ) и рабочие батальоны (РБ). Как видите названий было много, но суть оставалось одна: строительство, прежде всего, оборонительных сооружений на рубежах предполагаемой обороны.
Руководство строительными рабочими колоннами (полувоенными структурами) осуществляли начальники колонн, имевшие заместителей по строительной, хозяйственной и политической части. Колонны были разбиты на отряды (от 4 до 10) во главе с начальниками отрядов, имевших заместителей по политчасти. Отряды делились на бригады (от 4 до 10), во главе с бригадирами, бригады – на звенья во главе со звеньевыми.
Начальники колонн, командиры отрядов и их заместители по политчасти имели воинские звания. Обратите внимание на количество не нужных, по моему мнению, политработников с воинскими званиями и офицерскими окладами и пайками. С другой стороны, по разумению моих оппонентов, кто ж будет заниматься «промывкой мозгов» – без них никак. Контингент в рабочих колоннах собирался самый разнообразный. Рабочие колонны имели номера, например, №1110, №1310 или как у деда – №1510.
Второе – к 30 мая 1943 года Ставка Верховного Главнокомандования приказала сформировать первые штурмовые инженерно-саперные бригады, которые создали путем переформирования инженерно-саперных соединений в штурмовые, и уже в июне дед оказался в учебном подразделении одной из них.
По мнению руководства, с сентября 1943 года ШИСБр РВГК предназначались для прорыва мощных вражеских оборонительных укреплений в полосе наступления армий и фронтов. Структурно такие соединения состояли из командования, штаба, рот инженерной разведки и управления, пяти штурмовых инженерно-саперных батальонов, роты собак-миноискателей и легкого переправочного парка.
Учебную подготовку в 4-ом батальоне 1-ой ШИСБр дед проходил в Подмосковье в июне-июле 1943 года. Наибольшее время в «учебке» уходило на изучение минирования и разминирования, приемов рукопашного боя и метания гранат. Деда учили преодолевать штурмовые заборы, проволочные и деревянные препятствия, вести ближний бой с использованием в том числе малой саперной лопаты. Уже в августе 1943 года, прошедшие ускоренный курс подготовки, батальоны ШИСБр прибыли на фронт [3].
Учитывая новые задачи этих соединений, пришлось значительно омолодить личный состав – отчислены все бойцы старше 40 лет, а также ограниченно годные по состоянию здоровья. Вооружение и оснащение также изменилось: каждый солдат-штурмовик имел автомат (сначала ППШ, позже – ППС) и финский нож. Вот, что пишет дед по этому поводу в одном из писем:
«Поговаривали, что нас стариков отправят в другие части, но пока ничего нет» [4]. «Здоровье моё удовлетворительно, получил новую шинель, гимнастерку, нашил, брат, собственноручно себе погоны ... Обувь моя исправна, а автомат мой всегда готов … И сумочка с книгами, любимыми книгами со мной, ну чем не солдат, не русский, со смекалкой русскою солдат?» [5]. «Заимел» себе алюминиевый котелок, а тот жестяной дырявый бросил. Ещё нужно «заиметь» палатку. Здесь палатка – первое дело. На голове у меня уже не пилотка, а каска. Патронов к автомату вдоволь не ленись только, подбирай! Нашёл перочинный ножичек – тоже в походных условиях самонужнейшая вещь! Правда у всех у нас финские ножи – это для окопного ближнего боя, но таким ножом хлеб резать не удобно. Имею достаточно бумаги, как для писания, так и для курева. Махорки вдоволь. Что ещё желать? Есть «катюша», есть и спички. «Катюша» – это кресало для высечения огня» [6].
Наконец третье – дед перед боем под Старой Тухиней успел побывать в «переделка», где тоже «отличился». Вот что пишет дед об этом: «Побывал уже три раз в ночной разведке, три ночи подряд, приходилось разминировать, подползая под его самую проволоку, ту, что у его окопов натянута. В общем впечатлений много, и визг ночных, трассирующих с голубоватым огоньком пуль немецких автоматов, и очереди его пулемётов, и ручные гранаты, и венец всего минометный огонь и артиллерийский бой. Да было всего, никогда не думал, что придётся вторично столкнуться с немцем. Ну да ерунда, главное жив и здоров, а прочее не важно» [7].
Последнее письмо от деда было получено в октябре 1943 года, оно заканчивалось словами: «Как видите человек ко всякой обстановке привыкает, неистребимая вещь – жизнь …» [8]. «Неистребимая жизнь», были его последние слова, обращенные к родным. Больше писем они от деда уже не получали.
Но вернёмся в то военное время после того, как деда не стало. Его младший брат – Александр Викторович Десимон – написал письмо командиру войсковой части 17220 и получил подтверждение о том, что дед пропал вести. Был, служил, защищал Родину и в бою, по непонятным причинам, исчез. Вот содержание этого ответа:
«НКО Войсковая часть полевая почта 17220 «__» ___194__г. №__ Младшему лейтенанту Десимону А.В.
Ваше письмо получил. Сообщаю, что Ваш брат Десимон Леонид Викторович до 23 октября 1943 г. состоял на службе во вверенной мне части.
23 октября 1943 г. Ваш брат Десимон Л.В. в бою пропал без вести и его местонахождение до настоящего времени мне неизвестно.
За проявленную мужество и отвагу Ваш брат награждён орденом «Отечественная война II степени», который будет передан его семье на хранение. (До сих пор это так и не сделано. – С.Д.)
Командир войсковой части Полевая почта 17220 Майор Чернышенко» [9].
Попытаемся проанализировать этот текст. Текст состоит, если не считать углового штампа, из шести предложений. Формат его – пол стандартного листа. Написан он каллиграфическим почерком, видимо писарем части, и подписан совсем другим почерком – майором Чернышенко.
Здесь к месту вспомнились стихи Рабичева Леонида Николаевича: «Деревня Старая Тухиня, печные трубы и воронки, начальник пишет похоронки, и танков, вроде стай ворон, скелеты. Тут Наполеон стоял, как мы с тобою ныне. Зеленый холм, сгоревший дом, улыбка в зеркале кривом …» Что это? Замаскированная кривая улыбка от всей нелепости происшедшего на этой белорусской земле? Саперам приказали штурмовать сильно укреплённую оборону противника. Некоторые военные историки считают – это неправильно – у инженерно-саперных подразделений во время войны совсем другие предназначения. Отметим, кроме того, в этом месте шли настолько жестокие бои, что после войны деревню не стали восстанавливать и просто сравняли с землей. Нет больше, к сожалению, Старой Тухини.
Но вернёмся к сообщению, прежде всего, обратим внимание на штамп. Ответ неофициальный и не зарегистрирован в делопроизводстве части. В верхнем углу хоть и стоит чернильная печать НКО (Народного комиссариата обороны) и войсковой части, но отсутствует почему-то дата и номер документа. Получается, эта бумага полуофициального характера, всё-таки штамп стоит, а по сути своей, эта бумага выражает субъективное мнение командира части. Очевидно, в делопроизводстве части мы не найдём упоминания об ответе младшему лейтенанту Десимону А.В. по поводу без вести пропавшего брата красноармейца Десимона Л.В.
Попытаемся проанализировать каждое из шести предложений ответа на его письмо. Первое предложение, подчёркнуто аккуратно под линейку, что ещё раз подтверждает, что ответ готовился заранее и в спокойной обстановке штаба части. Второе предложение, написано от лица подписавшего сообщения. Видимо всё-таки, всё писалось под диктовку начштаба. Писарь, если бы составлял ответ сам, облёк бы это предложение в нейтральную форму, например, «Ваше письмо получено, сообщаем следующее». Или подобные ответы уже были неоднократно писаны и форма, и содержание их стандартизировалось?
Третье предложение, снова написано от первого лица. Оно разъясняет, что брат адресата «до 23 октября 1943 г. состоял на службе во вверенной мне части». Обращает на себя внимание часто употребляемый в военном лексиконе канцеляризм «вверенной мне части». Хотя слово «вверенная часть» в этом случае, по моему мнению, уже перестало выражать смысл вручённая «в вере и доверии», а приобрело смысл некой отстранённости.
Совсем другое дело, если бы было написано: «служил среди вверенных мне людей», но так писать было нельзя, ибо в этом случае предложение приобретало бы иной смысл, а это, в свою очередь, ломал все препоны и дистанции с трудом выстроенных формализованных официальных военных отношений. Удивительно, как за казенными фразами можно спрятаться от жизни, от лишних переживаний, от других людей и от родных погибшего подчинённого.
Почему-то не указано, с какого времени дед находился в службе? По-видимому, пока он не пропал, его службой никто не интересовался. И почему 23 октября, ведь в списках безвозвратных потерь 1-ой ШИСБр указано, пропал без вести 21 октября? Его что искали два дня? Сомневаюсь. Или эта умышленная неточность, чтобы всё запутать? Сомневаюсь и в этом. Вероятнее всего просто приблизительность в работе. Два дня раньше, два дня позже – какая к чёрту разница – дескать, мы дней жизни, как и самих жизней не считаем.
А возможно пропал 21-го, а был исключен из списков и снят с довольствия 23-го, другим хоть от этого польза. Так тоже бывало. Трудно объяснимое несовпадение дат. Однако если предположить, что перед глазами диктующего ответ лежит письмо Александра Викторовича Десимона, в котором написана: «брат пропал без вести 23 октября», то тогда всё приходит в соответствие. Александр точно даты гибели брата знать не мог, к тому же мог ошибиться или в извещении была указана эта дата, а отвечающим было не до того, чтобы сверять даты со списками потерь.
Четвёртое предложение, из которого мы узнаём, Леонид «в бою пропал». Как можно пропасть в бою во время наступления? Во время отступления, этот понятно, можно пропасть, можно дезертировать, сдаться в плен, можно погибнуть, оставшись не замеченным своими в тылу наступающего врага.
А что значит фраза: «и его местонахождение до настоящего времени мне неизвестно»? Она какая-то двусмысленная. Пропал без вести 21-го или 23-го октября, исчез так, что командир не знает, где он до настоящего времени находится. Ответ писался, по крайней мере, несколько месяцев спустя. В этом случае у родственников может возникнуть предположение: командир сохраняет надежду, что красноармеец Десимон жив?!
Так почему его командир майор Чернышенко напрямую так и не напишет родным красноармейца: пропал без вести, но я, дескать, верю, что он жив, пусть дезертировал, пусть в плен попал, но ведь жив! Только вот место, где он находится до настоящего времени, обратите внимание на фразу, «до настоящего времени» мне неизвестно, но я не теряю надежды, что он снова объявится, как только настоящее время наступит.
Майор Чернышенко У. М.
Так может, оно уже наступило – это настоящее время! А то время, в головах начальников моего деда, было не настоящее, не истинное … ложное время было … видимо, так.
Пятое предложение, перечеркивающее предыдущее – это свидетельство мужества и отваги деда, свидетельство того, что ни дезертировать, ни сдаться в плен он не мог, за это у нас к орденам не представляли. Писавший это предложение был человеком вполне компетентным, был знаком со статутом ордена «Отечественной войны» и знал, что этот орден в случае смерти награждённого передаётся на сохранении в семье погибшего, знал он и того, кого к ордену приставляет и это, пусть не прямое, но косвенное подтверждение героической гибели деда.
Теперь благодаря данным, опубликованным ЦАМО, я выяснил, что дед погиб во время кровопролитного боя 21 октября 1943 года в р-не деревни Старая Тухиня, Дубровенского р-на, Витебской области. В этом бою бригада положила более 100 человек личного состава. О месте гибели своего отца мечтал узнать мой отец, который делал запросы в ЦАМО, пытаясь выяснить, где он погиб, но вразумительного ответа так и не получил – «настоящее время» ещё не наступило.
Ещё раз о пропавших без вести. Таковым считался тот, кого не видели убитым во время боя. Непосредственный командир, составляя рапорт о потерях, опрашивал очевидцев о погибшем и получив ответ: «Не видели, как погиб», записывал: «Пропал без вести».
А кто был непосредственным командиром санитарного инструктора Десимона? Кто испугался слов «погиб смертью храбрых»? Кто не пожелал брать на себя ответственность и проявил на всякий случай, столь характерную для того времени, осторожность? Назовем их: во-первых, и прежде всего, его непосредственный начальник – врач 4-го батальона старший лейтенант м/с Приворотер Фрид Ехилевич; во-вторых, возможно быть осторожным его призывали и научали вышестоящие начальники: командир санитарного взвода бригады – старший лейтенант м/с Димант Иосиф Нисонович или бригадный врач – капитан м/с Герзон Иосиф Маркович. Надо думать, все трое были действительно людьми осторожными и не без богатого жизненного опыта, ничего плохого не могу сказать об этих медиках.
Согласитесь, фраза «пропал без вести» звучала двусмысленно, подозрительно и усложняло жизнь его родным. Можно предположить всё что угодно: худший вариант – дезертировал с поля боя или попал в плен. Не лучше, если убит «без вести» или тяжело ранен «без вести», оставлен на поле боя своим подразделением, дескать, такими похоронные команды пусть занимаются. А, судя по всему, этим командам было не до того, чтобы вести учёт и выяснять личности погибших, им бы поскорее закопать погибших в братских могилах, да и «трудились» в этих похоронных командах соответствующий контингент, с позволения сказать, «бойцов».
Мой отец неоднократно пытался установить, где был похоронен дед, но безуспешно. Он писал в архив МО СССР в Подольске, но получал формальные отписки: «место захоронения неизвестно». Кроме того, никто в архиве не искал наградной лист Леонида Викторовича Десимона, так как никому не было никакого дела до какого-то рядового, да ещё пропавшего без вести.
Что говорить о солдате, жизнь которого в Рабочее Крестьянской Красной Армии мало что значила. Пропадали командиры самого высокого ранга. Только в Сухопутных войсках вовремя той войны пропало без вести: 163 командира и 221 начштаба дивизий и бригад, 1114 командиров полков [10].
Кстати, по данным профессора генерал-полковника Г Ф. Кривошеева, до сих пор в числе безвозвратных потерь большую часть занимают без вести пропавшие. Только по официальным документам более 5 059 000 солдат пропали без вести. Вдумайтесь только – пять миллионов?! И кто после этого скажет, что учёт погибших солдат был организован как подобает? И не для кого из них у их непосредственных начальников не нашлось ни одного доброго слова, ибо каждый командир, писавший о пропавшем без вести, опасался: а вдруг пропавший окажется в плену или, того хуже, перебежит к врагу?! – а потом за них отвечай. Сталинские репрессии пред войной и во время её приучили лишнего не говорить и тем более не писать во избежание неприятностей.
23 января 2008 г. я возвращался из России в Германию. Был в отпуске. Пересаживаясь в Ганновере, я купил журнал «Партнер», 1 номер за январь месяц. В нём я прочитал статью Виктора Левенгарца «Письма с той войны» [11]. В статье приводился перевод письма некого командира гренадёрской роты, тоже капитана, жене пропавшего без вести подчинённого Якоба Клее. Этот немец пропал без вести в районе Гомеля, в октябре 1943 года, то есть в одно и тоже время и на одной и той же белорусской земле, что и дед. Но как разнятся тексты оповещения о пропавших без вести.
Вот перевод этого письма. «Место службы: на востоке, 6 ноября 1943 г.
Глубокоуважаемая фрау Клее! Настоящим выполняю прискорбный долг сообщить Вам, что Ваш дорогой супруг, гренадер Якоб Клее, родившийся 8.10.1906, пропал без вести 17.10. 1943 у Казароги, юго-западнее Гомеля. В этот день был ожесточённый бой. В сражении Ваш дорогой супруг отошёл от своей группы и, можно предположить, попал в плен к русским. Никто лучше нас, солдат-фронтовиков, не знает, как горько для семьи неизвестность местонахождения любимого человека. Будьте уверены, что к тяжёлому удару судьбы, который постиг Вас, рота относится с сердечным участием. Рота потеряла не только преданного друга, но и мужественного и сознающего свой долг солдата. Вместе с Вами я надеюсь, что всё переменится к лучшему, и искренне Вам сочувствую. Капитан N»
Два извещения о пропавших без вести, с одной стороны фронта и с другой. Есть возможность их сравнить. Возможно, при сравнении у вас появятся такие же мысли, что и у меня тогда в поезде Ганновер-Вильхельмсхафен.
