Когда я был ребёнком, бабушка рассказывала мне сказку о Крошечке-Хаврошечке. Мне же казалось: она рассказывает о себе. Моё детское воображение преобразовывало её повествование в самою, что ни на есть, действительность, связанную с ней. Удивляло только, как она, не умеющая ни читать, ни писать, ни считать толком, потому что никогда не училась, могла знать эту сказку.
Татьяна (Хадора) Павловна Михаленко
Позже я выяснил, что впервые в России эта сказка из далёкого прошлого была напечатана А.Н. Афанасьевым в сборнике «Народные русские сказки» (1855-64), и бабушка могла слышать её от своих родителей ещё в детстве, а затем она перешла по наследству ко мне.
Не знаю почему, но сюжет этой сказки и отдельные моменты из неё, перекликались с жизнью моей дорогой волшебницы.
– Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые бога не боятся, своего брата не стыдятся: к таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка –
Слова о тех, кто не боится бога и людей не стыдится, взяты из Евангелии от Луки. Притча о еврейском судье. Богослов Феофилакт Болгарский объясняет такое сочетание, как наихудшее: «Ибо многие Бога не боятся, а разве только людей стыдятся, и потому менее грешат. Но кто перестал и людей стыдиться, в том уже верх злобы».
Итак, Хаврошечка попала не к самым хорошим людям. Русский народ людей, которые не стыдятся ничего, называет бессовестными, то есть лишёнными совести. Совсем недавно я прочитал версию, что евреи изначально понятия совести не имели. Такой вывод сделал их соплеменник Марк Наумов. В книгах «Ветхого Завета», т.е. в еврейской Библии слово «совесть» отсутствует. В Библии короля Якова, которая, по мнению раввинов, является наиболее адекватным переводом на английский язык, слово «совесть» (conscience) встречается лишь в книгах «Нового Завета», а в «Старом завете» такого понятия нет.
Ещё я где-то читал, что у язычников представление о совести тоже отсутствовало. Оно появляется только у христиан. Позже вы узнаете, какую роль в бабушкиной судьбе сыграли евреи. И я, как в детстве, слышу её голос:
– Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, выкормили и на свет божий не пустили, над работою каждый день занудили, заморили; она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает –
Мою бабушку звали в деревне Хадора. Хадора – это православное, довольно в то время распространенное, женское имя, совсем не экзотическое для Белоруссии, наряду с такими часто встречающимися женскими именами, как Прося, Иустина, Меланья, Акулина, Федора, Марфа, Ганна. Кстати, мужской вариант этого имени Хадор переводится, как воин. Так что получается, что бабушка была наречена воительницей. Хотя она по своему телосложению вовсе не соответствовала значению своего имени. Была она маленького роста, приблизительно 1 м 55 см, настоящая Крошечка-Хадорочка.
Родилась она в крестьянской семье в деревне Богданово, Минской губернии в 1908 году. Мама мне говорила, что, возможно, родилась она ещё раньше, приблизительно в 1905 году, так как в то время при отсутствии документов возраст определяли «на глазок», а бабушка была маленького роста и выглядела моложе своих лет, вполне возможно, что мама права, и бабушку омолодили.
Бабушкиным отцом был, как тогда писали в метрических книгах, Павел Сымонов сын Драгун, а матерью Алена Коношевич (мать Алены звали Прасковья). Интересно, как архивный исследователь белоруска Галина Гайдак отмечает: «В некоторых областях, например, Минская губерния, Борисовский уезд в деревнях в 19 веке крестьяне имели и фамилию, и отчество, что бывает очень редко».
После отмены крепостного права в России крестьяне получали фамилии. Получил её и Сымон по прозвищу Драгун, так как служил в легкой кавалерии драгуном. В то время крестьяне обычно женились либо рано в 19-20 лет, либо отслужив в армии, поздно после 40 лет. Мы можем попытаться приблизительно посчитать, когда родился Павел, вероятно, в 1870-1875 годах, а Сымон, по прозвищу Драгун, в период 1830-1835 года.
Чтобы понять, что происходило в это время в Белоруссии, вспомним историю. Началось всё с того, что 23 апреля 1793 года в результате второго раздела Речи Посполитой, центральная часть белорусских земель была воссоединена с Россией. Таким образом, была создана Минская губерния, которая существовала до 1921 года. Ее границы охватывали не только современную Минскую область, но и часть Гомельской, Брестской и Витебской областей.
Во время Мировой войны 1914 г. западная половина региона оказалась в зоне боевых действий. Здесь в 1916 году была проведена Нарочанская операция, в ходе которой русская армия понесла очень большие потери, погибло около 78 тысяч человек. В 1917 году, результате большевицкого переворота, на территории Минской губернии была установлена так называемая Советская власть. Почему я так пишу, потому что кроме несчастья, голода и других невзгод настоящим крестьянам власть Советов не принесла ничего.
Уже упомянутая мною Галина Гайдак, работая в Минских архивах, сообщает, что видела в описании имения Барсуки Полоцкого района, в виде приложение «Посемейный список крестьян» и инвентаризацию их хозяйств и всех повинностей за использование земли. Средняя крестьянская семья из 7 человек 1847 году имела: 1 дом, лошадей – 2; коров – 3; овец – 3; свиней – 4; птицы – 7; пахотной земли – 16,5 дес.; усадебной – 1,5 дес.; сенокосной – 2,5 дес. (1 десятина – около 1 га). За это крестьянская семья должна была: отработать рабочими днями каждый мужчина – 12 дней, женщина – 6 дней, лошадь – 260 (упряжь). Вещевым сбором заплатить: 1 курицу, 10 яиц, 60 грибов. Судите сами, стал ли крестьянин при Советской власти жить лучше? – пишет Гайдак. Мы ответим: не стал!
После отмены крепостного права и выкупа земли, начался процесс имущественного разделения, а так как не все любят работать, в крестьянстве выделилось три слоя: беднейших, средних и богатых крестьян. Я слышал, что Драгуны в деревне Богданово жили зажиточно. В дореволюционное и довоенное время в деревне существовал родник, который назывался «Драгуновская крыница». Толи родник был на земле Драгуна, толи из уважения к ним был так назван, остаётся теперь только предполагать. Одно известно точно, в начале ХХ века крестьянские хозяйства стали подниматься, многие из них были способны производить «бульбу», «жита» (картофель, пшеницу) и лён на продажу, а это значило, что в деревне, которая из века в век обходилась натуральным хозяйством, стали появляться деньги.
Если бы не Мировая война 1914 года, Драгуны и Коношевичи, которые умели трудиться на земле и делали это с любовью, узнали бы, что такое настоящий достаток. Из воспоминаний мамы, у деда Сымона не редко останавливались торговцы евреи в деревне Богданово. А как известно этот народ собирается там, где можно чем-либо поживиться, где можно было совершить свой еврейский гешефт.
В деревне зажиточный дед Сымон, по рассказам, был всеми уважаемым человеком. Забегая вперед, скажу, что добротную хату Сымона подожгли в 1932 году якобы «кулаки», а может и завистливая беднота. Во время пожара бабушка Хадора прятала полуторагодовалую маму и её двоюродного брата Леонида Андреевича (сына Андрея Сымоновича Драгун) в огороде среди зарослей картофеля.
Семью сестры Алены Коношевич (матери бабушки Хадоры) – Арины в конце 20-х годов во времена, так называемого раскулачивания, выслали. Её муж был бондарь, делал бочки, жил безбедно, много и с удовольствием трудился, а так как, со слов бабушки, к нему ходила масса людей, и как бывает в таких случаях, часто обсуждали новую жизнь и советскую власть – это и послужило основанием для ОГПУ для его высылки.
Надо отметить, что в деревне Богданово и в окрестных деревнях было сильное влияние старообрядческой общины. История Борисовской Старообрядческой общины поморского согласия начинается со времен первых переселенцев из России, гонимых за веру в места, свободные от преследований, в Белорусские земли. В Борисовском районе образовались деревни, заселенные только староверами, такие деревни как Ганковка, Запрудье, Мачулище, Гута, Бабарыка, Михеевка, Трояновка, Колеченка и т.д. В крупных поселениях строились храмы, это Волколыск, Вершовка, Амелькин застенок.
Местные старожилы с опаской относились к старообрядцам, некоторых и них обвиняли в сглазе, наведении порчи на скотину. Один из таких староверов «увел» бабушкину сестру Варвару. К сожалению, мне не известно, забрали бабушкиного отца Павла Драгуна на войну или нет. И что случилось с бабушкиными родителями, я не знаю. Вероятно, произошла какая-то трагедия, и бабушка со своей сестрой Варварой рано осиротели.
Из рассказа моей матери бабушка в детском возрасте (в три-четыре года) заболела тифом, её изолировали в конюшне, где она лежала в бреду рядом с лошадьми. Тогда она уже была сиротой. Моя мама полагала, что бабушка при получении документов «омолодила» себя. Мы же предположим, что произошла та же самая невольная фальсификация только совсем с обратным эффектом.
Допускаем получилось следующее, бабушка Хадора молодой девушкой пришла в Менск, устроилась домработницей, и когда получала документы, назвала приблизительную дату своего рождения, прибавив себе лета, в молодости к возрасту относятся легкомысленно и всегда хочется быть старше. Возможно, ей было 16 лет, а она сказала, что её уже 19 или 20. Тогда получалось, что по документам она 1908 года рождения, а реально 1912.
По этой версии, она лежала в бреду в конюшне в 1916 или 1917 году. И тогда её отец, вероятнее всего, погиб в первый год Мировой войны, а жена его не долго его пережила и скончалась от горя или тифа. Однако это только наше предположение, не лишенное оснований. Бабушка рассказывала, что её отец Павел Сымонович Драгун умер рано, но когда, она сказать не могла. Моя мама от кого-то слышала: кладбище в деревне Богданово, находилось на горе, и когда Алена Коношевич причитала и плакала о своём муже – это было слышно всей деревне, (этот случай запомнили и рассказывали все в деревне) вскоре умерла и она, возможно от тифа.
Бабушке с сестрой пришлось жить у дальних родственников. Известно, что ей было 6 лет (10 лет?), когда с февраля по декабрь 1918 года Минщина была оккупирована кайзеровской Германией. Советская власть вернулась на короткое время в июне-августе 1919 года, а затем уже войска буржуазной Польши заняли всю территорию. Два года то немецкой, то польской оккупации.
Теперь я понимаю, откуда у бабушки взялась неприязнь к полякам и ко всему польскому. Можно сказать, что она стала привыкать к оккупациям с малолетства. Хотя разве к этому можно было привыкнуть? В начале 1920 года Минская губерния была освобождена Красной Армией, однако уже осенью Польша снова захватила ее западные территории. 1 января 1919 года был опубликован Манифест об образовании БССР со столицей Менском, но уже в 1921 году последовал новый раздел Беларуси на западную и восточную.
Власть большевиков в Белоруссии началась с голода 1921-1922 годов. Голоду помимо оккупаций способствовала также засуха 1921 года. Голод поразил всю Россию и, по некоторым данным, привёл к гибели почти 5 млн. человек. А маленькой моей бабушке было в это время толи 10, толи 14 лет, самое время, чтобы девочке, для её хорошего развития, хорошо питаться, а ей приходилось голодать.
Пожалуй, в это время она ещё бедствовала в деревне, мне кажется, там выжить было легче, чем в городе. Повторюсь, бабушка рано осиротела. А что значит рано осиротеть? Это означило для ребёнка остаться без родительской любви, без защиты в совершенно враждебном и непонятном для детского разума мире. Если её сверстницы в семьях получают похвалу и любовь от своих родителей просто так, ей приходилось похвалу зарабатывать. Её хвалили только за то, что она не сидела без дела, за то, что она сама находила себе работу и многое делала лучше, чем другие.
Видимо, приблизительно в 1926-28 году в поисках лучшей доли наша «Крошечка» ушла на заработки в город. Так она оказалась в Менске. В то время единственный способ попасть в город был пойти в домработницы. Это был путь в жизнь для многих деревенских белорусских девчат. Её взяли в дом прислугой, домработницей, кухаркой, посудомойкой и нянькой. И я снова слышу, как бабушка рассказывает мне сказку:
– А были у хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя - Двуглазка, а меньшая - Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них и пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно - ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого! –
Попробуем вообразить, из чего состояла работа домашней прислуги. Прежде всего, это уборка комнат дома, надо было раз в 2-3 дня вытирать пыль и 1-2 раза в неделю мыть полы, возможно и чаще, время от времени приходилось вытряхивать и выбивать половики и ковры, мыть окна. Зимой приходилось ежедневно топить печку углём или дровами, а пищу готовили или в печи, или на примусе, или на керосинке. Приготовление обеда и ужина тоже входило в обязанность домашней работницы. А для этого, непростое дело, надо было на хозяйские деньги купить продуктов в магазине или на рынке, да подешевле.
Представляю себе, как Крошечки-Хадорочки – неграмотной деревенской девушке – сначала было трудно справляться с покупками, легче три раза квартиру вымыть. А стирать, а погладить? Многие ходили стирать бельё на Свислочь. Для этого в то время пользовались «терками». Это деревянная, довольно широкая прямоугольная рама, в которой находилась ребристая жестяная пластина, о которую и терли намыленное белье. Потоки мыльной воды, «производственной» грязи сносились быстрым течением Свислочи. Когда белье полоскали, то часто его били специальными валками, тяжелым дубовым бруском на ручке, где одна сторона тоже была ребристой. Между прочим, и гладили белье подобными ребристыми тяжелыми валками, раскатывая ими белье, навернутое на скалку. Этот инструмент называется рубель, так как на одной стороне его были вырезаны рубчики. С помощью этого незаменимого предмета, когда еще утюг был редкостью, женщины гладили белье, которое наматывалось на круглую палочку. Если провести деревянной палочкой по ребристой поверхности рубеля, то образуется высокий трескучий звук.
Я хорошо помню, у бабушки после войны ещё сохранилась такая ребристая доска с ручкой, с помощью которой можно было гладить бельё. Хозяйствуя домработницей, Крошечка-Хадорочка прекрасно научилась готовить пищу. Еврейская семья, у которой она работала, научила её приготовлению заливного фаршированного карпа. Я помню этот шедевр бабушкиного кулинарного искусства, вспоминая о нём невольно приходиться сглатывать слюну. При всём при этом, приходилось ещё и с детьми нянчится. И за всем этим ревниво следило хозяйское око и не одно. Вспомним хотя бы сказку, которую рассказывала мне в детстве бабушка:
– Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:
– Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать. А коровушка ей в ответ:
– Красная девица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь - все будет сработано. Так и сбывалось. Вылезет красная девица из ушка – все готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесет к мачехе; та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет и принесет. Дивится старуха, зовет Одноглазку:
– Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает? Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла матушкино приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке; а Хаврошечка приговаривает:
– Спи, глазок, спи, глазок! Глазок заснул; пока Одноглазка спала, коровушка и наткала, и побелила. Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, матернино приказанье забыла и глазки смежила; а Хаврошечка баюкает;
– Спи, глазок, спи, другой! Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала; а Двуглазка все еще спала. Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала. И Триглазка, как ее старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала. Хаврошечка поет:
– Спи, глазок, спи, другой! – а об третьем забыла. Два глаза заснули, а Третий глядит и все видит, все - как красная девица в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Все, что видела, Триглазка матери рассказала; старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу:
– Режь рябую корову! Старик так, сяк: – Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая! - Режь, да и только! Наточил ножик... –
Как я переживал в детстве, когда слушал бабушку. Мне было жалко и Хаврошечку и коровушку. Тогда я ещё не понимал, что в бабушкином рассказе коровушка, по-видимому, олицетворяла собой деревню, землю и белорусскую природу, то, что всегда поможет, то, с чем никогда не пропадёшь; а мачеха с её многоглазыми дочерями – это был город-государство, контролирующий, навязывающий изматывающую, бездушную работу, стремящийся уничтожить деревню и поработить природу.
Ох, и не легко приходилось жить среди чужих людей нашей Хадорочке. А работала она за кусок хлеба и за то, что её приютили. Иногда кое-что из старой хозяйской одежды дарилось, перешивалось и донашивалось. Хозяйка могла в любое время выгнать Крошечку-Хадорочку из дома. И куда тогда сироте было податься? Приходилось многое терпеть.
– Побежала Хаврошечка к коровушке:
– Коровушка-матушка! Тебя хотят резать. – А ты, красная девица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай. Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала: голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да какая - боже мой! Яблочки на ней висят наливные, листики шумят золотые, веточки гнутся серебряные; кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – тот заглядывается –
Худо или бедно приходилось Крошечке-Хадорочке в Менске, но прошло время, и она привыкла к большому городу, к городской жизни и своей работе. А так как она была трудолюбивая и смышленая девушка, жизнь в городе стала приносить свои плоды. К концу 20-х годов Хадорочка уже была совсем не похожа на деревенскую девушку-подростка, какой она пришла в Менск в середине 20-х.
Молодость брала своё и не мудрено, что к этому времени она в свои 18 лет расцвела и похорошела. С получением паспорта она изменила своё деревенское имя Хадора на городское – Татьяна. Когда бабушка рассказывала мне концовку сказки, в это время я обычно уже засыпал и с трудом понимал, о чём она говорит, но чувствовал – всё будет хорошо и у моей Крошечки-волшебницы.
– Случилось раз – девушки гуляли по саду; на ту пору ехал по полю барин – богатый, кудреватый, молоденький. Увидел яблочки, затрогал девушек:
– Девицы-красавицы! – говорит он. – Которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет. И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. А яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучья косы расплетают; как ни бились, ни метались – ручки изодрали, а достать не могли. Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Барин на ней женился, и стала она в добре поживать, лиха не знавать» –
В начале 1930 года Татьяна встретила моего деда, лихого красавца командира-кавалериста Михаленко Дмитрия Никитича, а 13 ноября этого же года у них родилась моя мама.
Иллюстрация из книги «Крошечка-хаврошечка», издательство «И.Д. Сытин» 1918год.
Российская национальная библиотека (РНБ)
