Ala-Mellola в переводе с финского – Старая мельница. Так называлась усадьба на Карельском перешейке в 90 верстах от Петербурга под Перки-Ярви (ныне Кирилловское), принадлежавшая семье Старков с 1890 года по 1939-й. Входивший в состав российского автономного Великого княжества Финляндского Карельский перешеек стал в начале XX века самым модным дачным местом для петербуржцев. Первые дачники из Петербурга здесь появились после прокладки в 1870 году железной дороги Петербург – Выборг. Из первых известных дачников на перешейке стал поэт и художник Я. П. Полонский, поселившийся в Райволе (ныне Рощино). А одна из ранних усадеб, созданных здесь, мыза Культила (Тарасовское), принадлежала выдающемуся врачу и общественному деятелю доктору С. П. Боткину. Именно здесь в 1881 году был написан его портрет И. Н. Крамским, хранящийся ныне в Русском музее.
Не забыты старые финские названия знаменитых местных селений: Мустамяки (Горьковское), Териоки (Зеленогорск), Куоккала (Репино), Кивеннапа (Первомайское) и в их числе Перки-Ярви. Знамениты они стали, прежде всего, благодаря именам тех, кто там жили, снимали и покупали дачи, имели собственные усадьбы. Среди дачников – А. М. Горький, живший с 1914-го по 1917 год вблизи станции Мустамяки: сначала в деревне Кирьявола на даче Е. Ф. Крит, сестры М. Ф. Андреевой, а затем в деревне Нейвола (сейчас обе деревни входят в состав поселка Горьковское). В Мустамяках создал себе усадьбу и Леонид Андреев. Дом был большой, деревянный, возвышавшийся над озером Ваммель-Ярви. В этом доме и умер писатель 12 сентября 1919 года. В Куоккале, в доме, подаренном ему И. Е. Репиным, жил К. И. Чуковский. Самому Репину принадлежала там же любимая им усадьба Пенаты. В Ино (Приветнинском) с 1900 года по 1911 жил в собственном доме на самом берегу Финского залива художник В. А. Серов. Здесь написал он «Навзикаю» и «Похищение Европы», своих сыновей на фоне моря и другие картины.
Вокруг Перки-Ярви также располагалось несколько усадеб, среди них и Ала-Меллола. Хозяин усадьбы – Александр Александрович Старк (1849 – 1933), статский советник, энтомолог, начальник отделения Лесного департамента, автор книги «На русской Ривьере» [1]. На Кавказе под Сочи он жил много лет с начала 1870-х годов после окончания Петербургского Земледельческого института. С 1878 года он управлял имением Уч-Дере великого князя Константина Николаевича, младшего сына Николая I. На подаренной им земле он создал и свою усадьбу с прекрасным парком, получившую название Кучук, от протекавшей там речки. Все свободное время он посвящал изучению фауны альпийской области Западного Кавказа, открыв 120 новых видов жуков. Свои статьи он публиковал в отечественных и европейских научных журналах. С ним поселилась Екатерина Павловна Майкова, оставившая своего мужа В. Н. Майкова. Она стала прототипом для героинь И. А. Гончарова: Ольги Ильинской в «Обломове» и Веры в «Обрыве» [2]. От этой связи в 1874 году появился на свет Эдуард Александрович Старк, будущий театральный критик, известный под псевдонимом Зигфрид. Вскоре наступил разрыв с Е. П. Майковой и А. А. Старк женится на Аделаиде Константиновне Голенко, дочери К. П. Голенко, моряка, героя обороны Севастополя, георгиевского кавалера, а теперь действительного статского советника, управляющего всеми имениями великого князя Константина Николаевича, в том числе и Павловском под Петербургом. Выпускница Санкт-Петербургской консерватории, она была неплохой пианисткой, но всю жизнь посвятила большой семье. У них было восемь детей: близнецы Константин и Аделаида, Евгения (умершая в детстве), Александр, Нина, Наталия, Анна и Георгий. В 1890 году А. А. Старк, продав усадьбу Кучук графу С. Д. Шереметеву, переезжает в Петербург. На вырученные деньги он и покупает имение на Карельском перешейке. Таким образом, он перебирается ближе к своей исторической прародине.
Род Старков шведского происхождения. Он владел землями на территории Финляндии, и после присоединения части ее к России, еще в ходе Северной войны при Петре I, и целиком двести лет назад при Александре I, одна из его ветвей принимает российское подданство. К этой обрусевшей ветви и принадлежал А. А. Старк.
Усадьба располагалась примерно в 15 км от станции Перки-Ярви, рядом с деревней Меллола среди леса на берегу озера Каукъярви (ныне – Красавица). Дом был деревянный, одноэтажный с мезонином на три оси в обе стороны и бельведером. Среди разного рода служб были конюшня и каретный сарай, а на озере – лодочный с причалом для лодок и яхты «Забияка». На усадьбе жили круглый год и хозяину, состоявшему на службе в Лесном департаменте, приходилось ездить в Петербург до станции на лошадях, а потом железной дорогой. На все праздники и каникулы дом наполнялся гостями, прежде всего ровесниками и друзьями молодого поколения. Танцевальные, музыкальные вечера, маскарады, различные игры, катания на лодках и, особенно, на яхте, прогулки пешком и в экипажах, походы по грибы, пикники составляли развлечение хозяев и гостей.
Зала в Ала-Меллола. Костюмированный вечер. 1908.
В 1909 году был даже выпущен своеобразный сборник в стихах и прозе с рисунками и фотографиями, так и названный «Ala Mellola» и посвященный описанию времяпрепровождения на усадьбе 1907 – 1908 годов, то есть ровно сто лет назад. Его отпечатали типографским способом, но ограниченным тиражом «для немногих». Сейчас известен только один его экземпляр, хранящийся в Российской национальной библиотеке [3]. На титульном листе перечислены сотрудники сборника: А. К. Старк, В. П. Сырку, М. В. Вахтерова, В. И. Солнцев, Н. К. Горенбург и А. А. Евдокимов. Также значится: «Издал и напечатал А. А. Евдокимов». Ниже стоит: «В лето от Р. Х. 1909. Пребывания нашего в Ala-Mellola – второе». Место издания обозначено: «Петроград». Александр Александрович Евдокимов, или Лекс, как называли его в доме, по образованию инженер-химик, владел художественной хромоцинкографической мастерской и типографией, а также состоял действительным членом Императорского технического общества и Императорского общества ревнителей истории.
На 62-х страницах разместилось несколько десятков фотографий самой усадьбы, ее обитателей и гостей, маленькие очерки и стихотворения, шутливые рисунки, их иллюстрирующие. Некоторые из фотографий подписаны акростихами, вроде тех, что помещены под фотографией москвички Марии Васильевны Вахтеровой (Муси по-домашнему), которая через два года выйдет замуж за Александра Александровича Старка-младшего (Алю), заканчивавшего тогда Морской кадетский корпус:
Москвой широкой все в ней дышит,
Услада молодцам живет,
Себе вокруг лишь гимны слышит,
Ярмо супруги ей пойдет.
Но многое из того, что было понятно составителям сборника, порою неясно сегодняшнему читателю. Нераскрытыми остаются многие из инициалов тех, кто выведен в очерке «Описание вечеров» хозяйки дома Аделаиды Константиновны Старк, который мы приводим здесь полностью:
«Окончились белые ночи, промелькнули веселые июльские вечера, когда так весело было отправляться на вечерние прогулки, перекидываясь шутками и смехом. Августовские вечера прохладны, росисты, темные, хоть глаз выколи. А веселиться хочется. Из Петербурга вести недобрые: увеличивается холера, грозит ученическая забастовка... Невесело думать обо всем этом, невесело представлять себе зимнюю лихорадочную жизнь с огромной затратой мозговой и нервной силы, с быстрой сменой впечатлений, такой быстрой, что не успеешь оценить одно, как накладывается на него другое. Надо хорошенько воспользоваться остатком лета, единственным временем, когда хочется и не стыдно забыть, что существуют на свете духовные запросы, когда радостно отдаться во власть молодого, жаждущего веселья и движенья тела. Невольно приходит на память Декамерон.
Кстати, почин уже положен: отпразднован день рождения хозяйки танцами, игрой в petits jeux и шарадами, потребовавшими переодеваний во все, что только могло найтись в передней, отчего образовалась такая кутерьма, что при разъезде долго метались из стороны в сторону гости, разыскивая, кому что принадлежит. Шутки, смех… и вот в молодых головах зарождается мысль почтить новый семейный праздник костюмированным вечером и музыкой.
Начинаются таинственные переговоры, письма в Петербург, убеганья из дому. В воздухе носится сюрприз. Слышатся в разговоре недомолвки, неосторожные слова с одной стороны, упреки, иногда обиды, с другой…
Наконец настает торжественный день. С утра Костя и Аля трудятся над наващиванием пола, с удовольствием помышляя о том, что кто-нибудь уж непременно шлепнется.
Приближается вечер; всюду зажигаются огни; хозяева сидят внизу; молодежь вся забралась наверх; слышится беготня, прибегают за пастельными красками. Наконец появляется сияющая красотой и белым платьем Муся и заявляет, что гости требуют марш. Хозяйка усаживается за рояль и под звуки марсельезы начинают входить в залу пары; впереди идет страшно расписанный гигант-индеец, а рядом с ним его сестра, чудовищный подсолнечник; вот прелестная цыганка в паре с красивым цыганом, К. В.; за ними белокурая эльзаска с Б. В. в современном костюме. Пестрит в глазах: мелькает хохлушка с хорошенькими черными глазами, О. Д., хохол с огромной белокурой шевелюрой Лева, хорошенькая Красная Шапочка – Наташа; Голубая Ночь под черным, усыпанным золотыми звездами вуалем – Ханник с могучим телосложением, как ее назвал Костя; интересная японочка – Нина рядом с китайцем Ликсом.
Марш сменяется вальсом. Пары кружатся, но к величайшему сожалению злоумышленников никто не падает. Глаза разбегаются, глядя на хорошенькие оживленные лица.
Никто не стесняется, если не удается танец. Что ж такое? Дело в движении, в том, чтобы дать выход своему веселью. Вот выступает в гопаке хохлушка: танцевать она не умеет, семенит ногами кое-как; она знает, что не в ней центр тяжести: за ней несется вихрем белокурый кудрявый хохол и только требует, чтобы музыка играла поскорее…
Танцы в полном разгаре. Вдруг появляются новые костюмированные: болонский студент К. И., по секрету объявляющий, что чувствует себя очень неловко в капоте жены, который ему узок, и в кухаркином переднике. Но это ни на волос не уменьшает его веселья и оживления, которые он невольно сообщает всем тем, к кому подходит; за ним следует американец дядя Сам, в пестром жилете, высоких воротничках, с огромным зонтиком и ручным чемоданом – Н. К.; рядом с ним денди-негр, Д. И., с блестящими на черном лице белками глаз и белыми зубами. При виде последнего всем приходит на мысль кекуок, который и исполняется торжественно черным негром и белой Мусей на величайшую радость присутствующих.
Что-то опять собирается. Выносят на середину зала стол, устанавливается пюпитр, свечи, появляется цитра, и В. К. исполняет несколько пьес, отчеканивая такт и поражая всех силою своих пальцев. Аплодисменты награждают усердного музыканта. Затем какое-то замешательство, шепот, смех, уговаривания; Муся садится за рояль, подходят две сконфуженные певицы. Серьезно исполняет свою партию слабым, но хорошеньким голоском Т., больной кошечкой пищит О. Д.: переконфузилась совсем бедная. Поднимаются крики: смелей, смелей! Певиц заставляют повторить, дело идет несколько лучше, все же все довольны, певиц благодарят, подбадривают. Появляются мандолины. Хорошенькая эльзаска играет дуэт со своим кавалером. Аплодисменты, браво, bis…
Далеко за полночь расходится довольная молодежь, обещая вскорости повторить весело прошедший костюмированный вечер. Теперь это уже не сюрприз: костюмы обсуждаются, решается нарядиться «водой» Муся; целыми днями корпит, пришивая соломинку к соломинке Ада, задуман костюм «овсяный сноп», но благодаря тщательности работы он не поспевает, и им впоследствии великолепно полакомились мыши. Поговаривают, что будут новые костюмы, только Б. К. уговаривают опять показаться в своем всем понравившемся костюме изящного индейца. Гостей ожидается уже больше. Приехал и дядя Вася, неутомимый, веселый дядя Вася, наш придворный поэт и скрипач. Случилось, правда, раз, что его игру охарактеризовали выражением «дергать кошку за хвост». Но этот эпитет слетел с уст привыкших к живописным выражениям, и потому… cela ne tire pas à consequence [4]. Как будто хотят устроить жженку – «джонку», как ее называет Костя.
Вечер удается, но не без шероховатостей. Многие запаздывают; говорят, всему виной капун К. В. Появляются не парами, а вразброд; зато глаза радуются, глядя на великолепную грузинку – Т., на прелестную маркизу – В. Эффектно входит рядом с «Водой» Мусей Верочка в греховной прическе, в черном платье с наброшенным и окутывающим ее, усыпанном звездами вуалем.
Танец следует за танцем. Но вот после чая проносится что-то неприятное: исчезает с горизонта индеец, хохлушка и грузинка ходят какие-то растерянные; затем обе исчезают наверх. Что такое? Что случилось? Оказывается, О. Д. ответила гримасой, индеец приписал это, должно быть, своему раскрашенному лицу, разобиделся, вымылся, переоделся и, несмотря на все употребляемые со всех сторон усилия, так и остался мрачным, не танцевал и исчез до ужина. О. Д. поревела, но нашла, что бесконечно раскаиваться глупо, когда кругом так весело.
Не обошлось и без маленького злословия: немножко больно стало смотреть некоторым глазам на сверкающую и искрящуюся «Воду»… ну, да нечего, все же братское чувство совместного веселья и радости царят над всеми и смывает постепенно всякие шероховатости и недовольства. Особенно сконцентрировалось оно на Ликсе, Верочке и Мусе и ярко выразилось за «джонкой», когда все уже разошлись, а хозяевам спать еще не хотелось.
Настал сентябрь. Из Петербурга все те же грустные слухи. Решено продолжать веселье, которому сообщает новый оттенок неожиданное появление Мартына, наскучавшегося на летней практике и представляющего из себя заряженную батарею, готовую внезапно разрядиться от блеска женских глазок. С уст его не сходит: пожалуйста, без отвлечений! Все мечтания направлены на то, чтобы выучиться танцевать. Новое развлечении! Кстати, не мешает поучиться и многим другим. И вот ежедневно по вечерам изящная Верочка натаскивает неуклюжего Мартына. Который прыгает, где не надо, скользит, где следует прыгать, останавливается, кричит в истошный голос: «Нет, не могу! Прошу Вас окаменеть!», всплескивает руками, опять и опять безуспешно старается одолеть не дающееся па. Учат его вальсу, причем одна его нога делает то, что нужно, а другая безнадежно подпрыгивает. Учат pas d’espagne, венгерке, наконец, принимаются за польку papillon. Последнюю берет на себя Муся, но повернутая к кавалеру голова, устремленные на него серовато-голубые очи окончательно сбивают несчастного с толку: крики «нет! не могу!» учащаются, потому что нет другого выхода взволнованным чувствам, так как руки его находятся в руках дамы, которая бесстрашно продолжает выделывать па и при этом безумно хохочет, хохочет и вся зала.
Как не представить такого блестящего кавалера всей сжившейся уже компании? И вот назначается новый бал, но уже в обыкновенных платьях. У С. спешное приготовление всевозможных флагов, вожжей для котильона, готовятся букеты, добываются котильонные значки. Ждут двух блестящих кавалеров, моряка Арнульфа, офицера К. M-me К. любезно берет на себя роль тапера. Плутовка Муся что-то колдует с билетиками к ужину, лукаво смеется и никого в это дело не допускает. И устроила же она штуку! Так рассадила, что по мере того, как с одной стороны некоторых кавалеров лица расцветают, с другой безнадежно вытягиваются и делаются, наконец, длинны и тонки, как сосиска. Но весело, в конце концов, и это, потому что те, у кого сердца действительно затронуты, не разлучены…
Между тем дневные и вечерние развлечения идут своим чередом. Погода хорошая, устраиваются прогулки, а вечером опять танцы, шарады, пение, уморительные препирания с Мартыном, который все более и более теряет голову от польки papillon.
Незаметно подкрадывается октябрь и всеобщий разъезд. И скучно и грустно, и все уезжают с надеждой встретиться опять на Рождестве и возобновить радость и веселье лета. До него ведь только два месяца, не заметишь, как и время пролетит.
Так оно и случилось. Постепенно начала съезжаться все та же теплая, сжившаяся компания, искрится и сияет Муся, заставляя окончательно терять голову бедного Мартына, оживляться и следить за собою загорающимися глазами всех остальных кавалеров. Бедняжка и не подозревает, какой пожар она зажигает в груди первого. А этот пожар уже принимает угрожающие размеры. Не спит по ночам бедный Мартын, охает, вздыхает, не дает спать своим несчастным сожителям, дерзит всем направо и налево, те не остаются в долгу; постепенно сгущаются тучи, нет уже той беззаботности и радости, что была летом».
Как сказано в одном из стихотворений сборника:
Прощайте лица, разговоры,
Балы, веселье, вечера;
Прощайте лес, поля и горы,
Расстаться нам пришла пора.
В следующем 1910 году заболела и скончалась в ноябре хозяйка усадьбы Аделаида Константиновна Старк, к счастью она не дожила до того, как случайно при чистке ружья Константин Старк застрелил свою сестру Аду. Зато она успела увидеть в офицерской форме сына Александра, в тот год закончившего Морской кадетский корпус. В Первую мировую войну он, уже лейтенант и участник боевых действий, был награжден орденами Св. Станислава 3 ст. с мечами и бантом, Св. Анны 4 ст. за храбрость, Св. Анны 3 ст. с мечами и бантом. Он женился на «Мусе» – Марии Васильевне Вахтеровой, позднее разошелся с нею и вновь женился на финской певице.
Александр и Аделаида Старк
В 1920-е годы он несколько раз переходил финскую границу, ненадолго появляясь в Петрограде, посещая замужнюю сестру Анну, оставшуюся в Петрограде, и друзей. Однажды А. Старк был выслежен Чека, бежал и отстреливался. Вот как это описано Д. Л. Голинковым в книге «Крах вражеского подполья»: «На явочной квартире американской разведки у морского офицера Г. Д. Дмитриева был обнаружен курьер американской разведки Старк, который застрелил двух чекистов и скрылся» [5]. Конечно же «американский след» был выдуман от начала и до конца, а Дмитриев был бывшим сослуживцем Старка. Во время очередного визита из Ала-Меллолы уже в Ленинград в августе 1925 года он был застрелен на Фонтанке. Анна Александровна скончалась через год от тифа после прорыва в доме, где она жила, фановых труб. Вдова А. Старка с дочерью Натальей перебралась в 1927 году в Париж.
Другая замужняя сестра, Нина Александровна, также оставшаяся в Петрограде, будучи в первом браке за Борисом Вульфовичем Зоном (режиссером, профессором, директором ТЮЗа), связала свою жизнь со сценой. Разойдясь с Зоном, она вышла замуж за В. А. Стретинского и переехала в Ригу, где и скончалась бездетной в 1962 году.
Младший из детей Старков, Геля по-домашнему, или Георгий Александрович погиб в 1919 году в рядах Добровольческой армии под Архангельском.
В Петрограде до революции жила Наталья Александровна, в замужестве Шимкевич, после развода с которым она вернулась в Ала-Меллолу, но в 1920 году вышла вторично замуж за корнета Ааре Бергстрема. Опустела некогда шумная, полная молодежи усадьба Ала-Меллола, где доживал жизнь ее хозяин А. А. Старк. Он скончался в 1933 году. Наследовал усадьбу Константин Александрович. Один год (1913 – 1914), он был женат на финке Амалии Кирьонен, после смерти которой в 1922 году женился вторично на А. Нордлунд. Его сын от первого брака, Эрик, талантливый художник, погиб 9 марта 1940 года на финской стороне за три дня до заключения мира печально знаменитой «зимней войны» между СССР и Финляндией. Сам К. А. Старк прославил себя в Финляндии, став ее чемпионом по лыжам. Скончался он в 1964 году и похоронен в Хельсинки. Его потомки от второй жены и ныне живут в Финляндии. С Ала-Меллола он и его дети навсегда простились в 1939 году, когда началась советско-финская война.
Ныне об усадьбе Старков напоминает только посвященная ей книга, составленная былыми обитателями и гостями Ала-Меллолы. Перелистывая ее страницы и всматриваясь в запечатленные на них лица, читая их немудреные стихи, словно слышишь голоса из столетней давности.
Статья впервые опубликована в журнале «Художественный вестник» №1 за 2008год.
Материал предоставлен Е. К. Геращенко
